Настя боялась его. И хотя боли ее почти перестали мучить, страх оказался другом верным и преданным. Чересчур.
Она по-прежнему пугалась его резкости, тяжести его тела, его неловких, неуклюжих, грубоватых движений — он постоянно то больно зажимал ей руку, то оставлял синяк на плече и засос на губах… Такая любовь Настю нисколько не вдохновляла. Да разве она вообще должна быть такой? И Настя надумала сходить к врачу в платную.
Морщинистая старушка, как гофрированная, навсегда смятая временем ткань, которую уже никогда не разгладить никаким утюгом, встретила Настю приветливо.
— Деточка, — сказала она, — это у тебя просто все такое узенькое в организме. Ты посмотри, какие у тебя ручки! Ты же астеник от природы! Значит, нужно потихоньку растягивать. Можно зеркалом. Но пусть лучше это делает муж. Понемножку, осторожно… Вам нужно привыкать друг к другу. Семья — это всегда две шестеренки, которые прежде свободно крутились себе в свое удовольствие в разные стороны. А в семье им приходится притираться друг к другу. В любом смысле. Москва не сразу строилась…
Москва — да, она, конечно, не сразу… Только ее мгновенного появления никто и не ждал. А Тарасову подавай все сразу — полное совпадение настроений и желаний, абсолютное единение тел и мыслей… Всякие отклонения от нормы им не приветствуются. А кто определил, какой она должна быть, эта самая норма?!
Старушка улыбнулась и ласково оглядела Настю.
И вдруг проницательно спросила:
— Да вы любите ли друг друга? Ведь эти проблемы — на самом деле ерунда! Они часто решаются очень просто, когда есть настоящее желание. Я всю жизнь занимаюсь физиологией. И чем больше я ею занимаюсь, чем лучше я ее знаю, тем больше понимаю, как мало порой от нее зависит. Иногда рожают женщины, которые никогда, по всем законам природы, родить не могут. И неожиданно выживают младенцы, которым было предначертано погибнуть.
Верно, подумала Настя.
* * *
За несколько лет до ее рождения у родителей появились мальчишки-близнецы, которым удалось прожить всего три недели. У матери Насти давно нашли тяжелый пиелонефрит, и врачи рожать ей вторично запретили. Они и в первый раз были против. Михаил, с трудом переживший смерть двоих детей и еле выходивший после родов жену, которая приходила в себя больше года, молчаливо согласился с медицинским приговором. Ничего, живут и без малышей… Что же теперь делать…
Он возил Женю по великим урологам, кормил лекарствами и отпаивал травами. Только его любимая Женька думала совсем иначе.
Когда она объявила мужу о своей новой беременности — как это вышло-то?! — он думал, что инфаркта ему уже благополучно не миновать.
— Я буду рожать! — заявила Женя.
Ее дикое упрямство не могли сломить даже лучшие врачи Европы. Последний консультирующий Женю знаменитый российский гинеколог сказал Михаилу:
— Все бесполезно! Бывают случаи, когда слова мертвы. Это тот самый! Пусть рожает… Мы постараемся сделать все возможное.
Но сначала медикам предстояло сделать все возможное, чтобы Михаил вообще дожил до родов… Он был уверен, что не дотянет. Но выдержал эти самые страшные для него месяцы ради своей Женьки, любимой и баламутной, легкомысленной и бесшабашной.
В глубине души он приготовился снова услышать страшное известие о гибели ребенка или опять двоих, а еще — и жены…
Женька ходила с гордым видом, вздернутым носом и пузом вперед.
— Пришел живот на ножках! — шутил Михаил.
Жена была очень худая, до конца еще не оклемавшаяся после гибели близнецов. Огромный живот с трудом таскали две ножки-щепочки, грозившие сломаться в любой момент. Михаил смотрел на Женьку с жалостью и тоской: он давно попрощался с ней навсегда, со страхом считал дни до родов и ясно видел перед собой гроб с меловой, неподвижной женой…
Родилась вполне здоровая девочка. Женю выписали домой через две недели с удовлетворительными анализами. Она смотрела взором победительницы. Врачи разводили руками и покачивали головами в замешательстве и глубокомысленном недоумении.
Михаил назвал дочку Анастасией, что значит — «Воскресение»… Болезнь матери она не унаследовала.
* * *
— И в отношениях двоих главное все равно лишь одно — любовь, — продолжала старушка-докторша. — Что ей там какая-то физиология? Так как же, деточка?.. Может, ты просто ошиблась? Это бывает, и, к сожалению, нередко. Но свои ошибки нужно как можно скорее исправлять!..
Насте стало жарко. Она заметалась, не зная, что сказать. Ей казалось, что они любили… Ей это только казалось?.. Она не любит Артема? А он — ее? Попытаться с ним поговорить? О чем?! Какими словами?! Исправлять?! Но как?! Как это делается?! Да Настя даже боялась думать об этом!
И Тарасовы продолжали замыкаться, отстраняться друг от друга, пугаться малейших прикосновений… Не успев еще толком ничего понять и узнать друг о друге, они уже оказались разделены многокилометровой дистанцией, преодолеть которую под силу лишь очень выносливому и опытному бегуну.
Может быть, сумей они тогда поговорить друг с другом, что-нибудь и изменилось бы в их жизни… Может быть… Но они не сумели.
Старенькая докторша никаких проблем не решила.
А потом Настя поняла, что беременна. Родилась Сашка. И болели швы… И плакал по ночам ребенок… И им обоим вообще стала по фигу эта неведомая пресловутая любовь…
Да, она всегда его ревновала. Потому что не продержится молодой, здоровый мужик несколько лет без бабы! Он без нее не обойдется! И все равно будет искать и найдет то, что ему надо… Каждый получает то, чего упорно добивается… А Настя сама ничего не может, не умеет — она так ждала когда-то помощи от Артема, так на нее надеялась…
Через год после рождения Сашки они, конечно, сделали неловкую попытку вернуться к постельным отношениям. И оба в отчаянии поняли, что почти ничего не изменилось. Они мучились друг с другом и друг без друга… Так тянулись несколько лет.
А потом… Потом в один жаркий летний день Настя вдруг почувствовала на себе его руки — только это были совсем не его руки, нет! Она перепутала! Ее массировали, разминали и гладили пальцы другого человека… И она все поняла и обо всем догадалась…
Она много лет жила с этой догадкой, которая в тот день превратилась в твердую уверенность — сбросила свою лягушачью шкурку и обернулась дивной царевной Лебедью… Жанной? В сущности, это не имело никакого значения.
У каждого мужика свои царевны.
И некоторые из них совершенно случайно отыскиваются в самом конце дотла сгорающего лета посреди площади Белорусского вокзала. И падают тебе под ноги первым, слегка зажелтевшим листом юной осени…
