— С тобой её жизнь всегда будет в опасности… — звучит, как на прокрутке, в голове, не позволяя свободно дышать… Нет, только я смогу от всего её защитить! Только я сделаю Канарейку, мою певчую Элен, счастливой!
До хруста в пальцах сжимаю руль, затяжка за затяжкой добиваю третью к ряду сигарету. Снег лупит по стеклам, мешает видеть путь, по которому следую. Или же, путь мне мешает видеть совсем не снег… Отчаянно вздыхаю, мотаю головой, пытаясь отогнать дурные мысли… Нет. Не будет этого!
Родная терраса встретила хозяина неожиданным сюрпризом… Авто Димы? Неужто этот болван мириться приехал? Осмыслил, значит? Отличный повод популярно объяснить, как не стоит говорить о Моей женщине! Только, почему-то на сердце не спокойно… До боли сжало грудь. Что-то движет мною, что-то толкает ускорить шаг…
— Никита Александрович! Там приехал Дмитрий Георгиевич… Сказал, что хочет поговорить с Канарейкой. Сейчас они в гостиной. — неуверенно залепетал охранник, заочно оправдываясь.
— То есть, ты хочешь сказать, что они одни? — До последнего надеясь на холодный разум своего персонала, жду отрицательный ответ, но, вместо этого…
— Но, это ведь ваш заместитель… Он был так настойчив, и мы подумали…
— Дьявол бы вас побрал!!! — прорычал, подобно раненому зверю, роняя по пути в дом барсетку на холодный снег… Потому-что, я не знаю повода для желания ублюдка встретиться с моей девочкой иного, чем тот, что мелькнул в голове! Убью, суку…
Врываюсь в дверь, попутно перезаряжая ствол. И задыхаюсь, захлебываюсь ненавистью, увидев то, что вижу… Моя… Моя малышка! Прямо под ним! Её губа… С неё стекает кровь! Грязные пальцы подонка между ее сжатых ног. Щека, с характерным красным следом от пощёчины, оцарапана его кольцом… Она рыдает.
Моментально спускаю курок. Прямое попадание в бедро. От адской боли сволочь резко падает, хватается за кровоточащую рану, и визжит, словно прирезанная свинья! А Канарейка смотрит на меня… Своими большими, заплаканными глазами, словно на спасителя. Только, какой же, чёрт возьми, с меня спаситель?! Если бы не я, она бы не прошла через это… Если бы я появился на этом пороге немного позже- девочка больше никогда не стала бы прежней! Я даже не уверен, что это возможно сейчас…
Бросаю на пол пистолет. Иду к ней. Один стремительный рывок- я рядом. Металлический запах витает в воздухе. Истерично сжал её в руках, и девочка, рвано хватая воздух, даёт себе волю… Слёзы смывают мерзкие болезненные касания завывающего под ногами подонка. Обычно, я не склонен к пыткам над своими жертвами. Но сейчас мне невыносимо захотелось причинить боль… Тяжёлым зимним ботинком наступил на рану от огнестрела, и резко перевел на правую ногу весь вес… И слишком счастлив был услышать, как ублюдок зафырчал, чуть не рыдая, словно сломанный мотор машины с девяностых…
— Спасибо! Спасибо! — повторяет она, дрожа в моих руках. А мне режет слух её благодарность. Я её не достоин… Не нужно! Инстинктивно пытаюсь не встретиться с её глазами. Потому-что, если взгляну в них сейчас, чувство вины, сожаления, проглотит заживо, и назойливые праведные речи помешанного на моей женщине композитора снова всплывут в голове!
Вбегают ошалелые секьюрити. Фёдор, судя по всему, уже известил их о положении дел, и те пришли принять свой приговор. Осмотрев жалко стонущего подонка, рыдающую Канарейку, и столкнувшись с моим испепеляющим взглядом, им осталось лишь убедиться в собственной бесполезности, и опустить виноватые взгляды. Теперь единственное, на что они вправе надеяться, так это покинуть мой дом с целыми ногами. О какой-либо должности глупо даже мечтать…
— Убрать! — прорычал остолбеневшей толпе, крепче прижимая девочку к груди. Двое самых крепких вояк моментально оказались рядом, и через доли секунд сукин сын скрылся с глаз. Его я навещу позже… И, конечно, о своем поступке он пожалеет ещё ни раз!
Только мы остались одни, аккуратно усадил малышку на барную стойку. Мягко, чуть касаясь, провел пальцами по горящей щеке. Отчаянно опустил веки, скрывая виноватый взгляд.
— Мне так жаль… Хорошая моя, мне очень жаль, что с тобой случилось такое… — прошептал чуть слышно, сжимая в руках её холодные ладони…
— За что ты извиняешься, Никита?! Если бы не ты, я даже представить боюсь, чем бы это могло закончиться! — удивительно, как одна и та же фраза может по разному звучать для двух людей. То, что ей казалось утешением, для меня походило на приговор.
— Если бы не я… Тебя бы не было от кого спасать! Из-за меня… Он был сегодня здесь из-за меня! — эти мысли непроизвольно срываются с губ. Правда, которую гораздо проще было бы скрыть, но имел ли я право скрывать? Нет… Даже для меня это слишком подло!
И, я понимаю, что это не единственная правда, которую нужно озвучить. Но, прежде, чем задать роковой вопрос, смотрю на неё. Пристально, пытаюсь уловить каждую деталь, каждый контур, изгиб, очертание… Мне больше ничего не останется, если она примет правильное решение! Оно будет, безусловно, правильным. Но, я так боюсь услышать этот ответ… Будто высшие силы позволили мне прикоснуться, обладать совершенством, величайшим сокровищем мира, но, теперь пришло время его отпустить… И после его неземного сияния бренный мир мне покажется непроглядной пустошью, в которой больше не захочется жить…
Моя девочка… Как ты прекрасна! Встречаемся взглядами. Изучаю внимательно всю палитру медовых переливов. Пытаюсь даже не дышать, лишь бы момент продлился дольше. Темно-каштановые волны шелковых волос… Вдыхаю сладкую ваниль, и обоняние находит отголоски постороннего мужчины. Он, только что, хватал, сжимал их, до боли! А меня не было рядом! Я пришел слишком поздно…
— Знаешь, милая… Я люблю тебя. Слишком люблю. Это похоже на наваждение, одержимость. И из-за этой одержимости я, возможно, стал отрицать очевидное. — коснулся дрожащими пальцами к кровоточащей, истерзанной в пытках, губе. Так, ощущая её раны, мне будет проще выразить, что должно. Она настороженно смотрит, страшась направления моей мысли… — Но, мне кажется, я больше не имею права потакать собственным желаниям. Поэтому, должен предложить…
— И что ты хочешь предложить? — тихо прошептала малышка, с такой печалью во взгляде, что я замыслился на миг. В силах ли я смириться с тем, что больше не смогу её утешить, когда она будет смотреть вот так?
— Возможно… Тебе будет лучше уйти? Кирилл и правда может дать ту жизнь, которой ты достойна. И, больше ничто не будет тебе угрожать! — я смог, я всё сказал. И… Я боюсь. А если, если она согласится? Секунды молчания жалят. Прикрыл глаза, в ожидании… И ощутил, как тонкие пальчики легли мне на скулы, крепко сжали лицо, и потянули. Распахнул веки… Она смотрит, прямо, не отводя глубокий взгляд, своими медовыми омутами, и роняет слезу, изучая моё выражение.
— Ты хочешь этого? Хочешь, чтобы я ушла? — попытался ответить, но растерялся. Ей больно… Больно это слышать. Возможно, не меньше, чем мне. — Хотя, не нужно отвечать… — прикрыла робко ладонью мои губы. — Я… Не уйду. Даже если прикажешь! Не уйду, не смотря ни на что! Потому-что, тогда всё напрасно… Всё не важно, если тебя не будет рядом! И я ненавижу это твоё благородство! Тогда, когда Дмитрий меня ударил, когда нещадно сжимал моё тело, мне было больно… Но, сейчас ты сделал ещё больнее!
Не представляю, какие эмоции отражаются в моих глазах, когда вижу эту отчаянную мольбу… Хочу сказать, что потерять её, самый большой страх в моей жизни! Хочу… Но, будто скованный страхами, не могу даже рот открыть! И остаётся лишь слушать… Принимать эти слова, как небесную манну.
— Помнишь, я сказала, что нет ничего дороже жизни? — прикрыл на мгновение веки, безмолвно отвечая на вопрос, и снова впился жадным взглядом в любимое лицо. — Так вот. Сейчас я думаю, что нашла то, что ценю даже больше! Потому-что мне не страшно рискнуть! Я готова, если это единственный способ остаться рядом! Только, прошу тебя, не нужно…
Малышка положила голову мне на плечо, глубоко всхлипнула, пряча глаза. Я понимаю… Она хочет скрыть свои слёзы, свою слабость в момент, когда моё решение определит наши судьбы. Либо даст шанс нам на счастье, либо обречет на правильное, но никчемное существование.
