— А где Мари?
— Доброе утро, месье. Она уехала.
— Куда?!
— Она не сказала, месье…
— Нет, ты мне скажешь, старый черт, где она, — он схватил этого конюха за грудки. Тот легко высвободился и отстранил его своими железными руками.
— Не нужно, месье, так волноваться. Вот, она оставила Вам записку.
Он выхватил смятый клочок бумаги и прочитал:
«Прости меня. Мы не можем быть вместе. Я уезжаю. И не ищи меня».
— Что за черт! — и он снова накинулся на конюха. — Куда она уехала? Говори же. На тебе денег. Сколько тебе заплатить? Тысячу! Десять!
— Не волнуйтесь так. Я все равно не могу сказать этого, я просто наемный рабочий и не могу знать, куда она могла поехать. Просто сказала, что не вернется и чтобы я смотрел за лошадьми. Потом мне скажут, что нужно сделать. Вот, оставила деньги на полгода. Остальное, сказала, вышлет потом.
— Кто скажет?
— Я не знаю месье.
Он снова кинулся в дом, чтобы найти хоть малейшую зацепку — документы, какую-нибудь записную книжку. Нашел ее старую фотографию и больше не находил ничего.
Только эти двое со своих портретов смотрели на него с упреком. И теперь он наконец понимал все, глядя на них. И ее слова вчера. И снова ту проклятую гадалку триста лет назад. Он, как тогда, видел сейчас ее черное сморщенное лицо. «Ты будешь один. И не будет тебе покоя». Он снова посмотрел на портрет Мариэтт. Нет, они были только похожи — та Мари и эта. Но это была одна и та же женщина!
6
Он сидел за огромным столом, заставленным остатками вчерашней еды. Он купил вчера все в том ресторане: и еду, и посуду, и этих официантов. И никто не возвращался сюда, чтобы увозить отсюда этот ненужный хлам. Он купил и покупал всегда все. А теперь не смог заплатить этому чертовому конюху, хотя был уверен, что тот мог знать что-нибудь о ней. Он мог остаться с этой девушкой и жить с ней на его деньги в любом уголке мира и даже космоса — только пожелай она того.
Ветер сдувал со стола белые салфетки. Она не доела клубнику. Еще вчера она сидела здесь, на этом стуле, смотрела на него. Ела из этой тарелки. А он, как чертов плейбой, совсем ничего не понимал и сидел рядом.
«И зачем она это сделала? Они не могут быть вместе? Почему? Ведь она любит его? Тогда они должны быть вместе! А почему он всю ту жизнь искал и не находил ее? И почему она сама не вернулась? Не могла простить смерть брата! Не могла жить с человеком, который убил ее брата? А зачем тот сделал это? Гордость! При чем тут гордость, когда завтра придут люди, которым ты дал слово, и тебе нечего будет им ответить. А зачем занимал? Но ведь ему тоже должны были деньги, только его обманули, а он обмануть не мог. Вот и вся гордость. И теперь она не могла быть с ним из-за этого. Потому что знала, что он мог помочь! Ненавидела его за это. Но любила…»
Но он уже ответил за это той своей прошлой жизнью! А она снова была рядом, и ненавидела, и снова любила. Потому и была с ним вчера!
Чертова цыганка. Она заговорила их обоих!.. А может, старуха просто сказала, что ему нужно делать, и дело совсем не в ней? А в чем? Просто это совесть. Его совесть и ее совесть, и она не дает им покоя уже триста лет. Так что же им делать?
Искать. Он будет искать ее. И если в этой жизни они не справятся вместе с этим, сколько жизней понадобится еще, чтобы все это преодолеть? А старуха просто хотела помочь, но он тогда не понял ее. И те деньги, тот золотой дождь, который пролился на него в этой жизни. Это было не случайно. Это было искушение. «Высоко забираться — низко падать», — вспомнил он. Просто он не заслуживал их, и поэтому они так легко шли в его руки. Сколько достойных людей влачат жалкое существование, а сколько подонков имеют все и управляют этим миром.
Он будет искать ее и он ее найдет, сейчас не семнадцатый век.
7
И снова этот чертов навигатор, который засел в его голове, гнал на восток, рисовал свои замысловатые карты перед его воспаленным сознанием. Красавица-машина алой стрелой стелилась по дорогам, преодолевая препятствия, и расстояния, и даже время. Время, которое могло только начертать здесь новые дороги и трассы, но не смогло стереть из его памяти и совести Мариэтт и ее Гаспара…
И теперь его воображению представлялись картины древних дорог и городов, вереницы людей и отряды конников; и скоростные трассы — все, что не могло обмануть его память и раскрыть глаза, помочь смотреть по-другому: видеть только сегодня, сейчас, и не видеть, забыть вчера и когда-то…
Но совесть можно обойти, обогнать, если еще больше этой скорости и ветра в лобовое стекло, событий и риска. Просто нужно посильнее надавить на педаль, ударить ногою в стремени по упрямому боку коня и тогда забыть и найти то, что ищешь. И довольно уже вековых страданий и тяжбы по грехам «незамоленным». Просто лететь, обгонять скорость ветра и скорость сознания и мысли своей, и тогда догонишь, не думая. Не задумываясь, вцепишься и на лету остановишь…
Просто важно — не думать… и не задумываться…
— Месье, это очень простое дело — найти человека, зная его адрес, имя, возраст, имея фотографию. Человек не иголка даже в таком большом стоге сена, как Франция. Вы только не рассказали, что заставило эту девушку покинуть свой дом.
— Этого не расскажешь.
— Любовь. Ну что же, снова любовь. Шерше ля фам. Вы не волнуйтесь, оставьте ваш телефон, и мы будем сообщать Вам о наших успехах. У нас одно из самых уважаемых детективных агентств Парижа, месье…
Париж, снова Париж. Он посетил много столиц мира, но этот город потрясал его, как никакой другой. И только теперь он знал, почему. Тогда, триста лет назад, сколько раз он приезжал сюда. И сейчас, бродя по этим улицам, он узнавал и не узнавал его. Он плыл на корабле по Сене, и совершенно посторонние люди там, на набережной, стояли и махали ему руками. Они пили вино, читали газеты, беседовали. Студенты в Латинском квартале устраивали свои тусовки, встречались здесь со своими девчонками, целовались и тоже махали каждому проплывающему кораблю. Дальше — какие-то баржи на приколе у пирсов. Целая вереница этих старых барж и кораблей. А на них теперь квартиры респектабельных парижан. На палубах стояли вазоны с цветами. На пластиковых стульчиках за столиками сидели какие-то люди, ели, разговаривали и тоже отвлекались на каждый катер и махали им вслед. Какое-то потрясающее чувство свободы и единства.
Все они были вместе. И только он оставался один. Вот Гревская площадь — он помнил ее. Собор Парижской Богоматери. Он зашел внутрь и, как когда-то, стоял и молил того бога о помощи. А вот это странное стеклянное образование — треугольная пирамида у входа в Лувр. Как корабль инопланетян. Раньше без нее было лучше. С Эйфелевой башни он снова смотрел на этот прекрасный город, для него — теперь уже столицу мира, и снова искал ее там, внизу. И терялся, и пропадал на этих узеньких старинных улочках с булыжными мостовыми, но заблудиться не мог. Как хорошо было ему в этом прекрасном городе и как одиноко было здесь без нее…
— Месье, не волнуйтесь. Наши люди занимаются вашим делом. Они объезжают провинции и разыскивают школу, где она могла учиться. Найдем школу — найдем и ее родственников. Найдем родных — найдем и ее…
Он не мог уехать из города, но и не мог сидеть на месте. Зашел в банк — хотел снять наличные. Его вежливо попросили заказать такую сумму. И что за сумма — пятьдесят тысяч? Раньше люди в мешках возили деньги, и те были не бумажными, а железными — и ничего. А теперь все кредитками. Пришлось два дня ждать. Банкоматы выдавали только по двести, по триста и больше сегодня давать не хотели. Проще заработать эти деньги, чем держать их здесь в руках. Он смотрел на свою кредитку. Бросить ее сейчас туда, в воду, в Сену. Ведь об этом говорила старуха. «Встать на его место». Выбросить карту в речку, и Мари снова появится из-за угла… Слишком просто. А завтра он пойдет в банк, и ему восстановят этот кусок пластика и его миллионы. Неужели действительно придется избавляться от этих денег? Абсурд! Он просто найдет ее, поговорит с ней, и она будет с ним. Не может быть иначе!
