— Я знаю, что одному из пациентов доктора Капелло удалили опухоль, но она вернулась. Это был Оливер? — спросила Эллисон.
Кэти покачала головой.
— Она никогда не возвращалась, нет. На самом деле, операция не только вылечила его, но я думаю, что она вылечила его слишком хорошо. Бедный мальчик перешел от чувства пустоты к чувству всего. Но разве у меня был выбор? Если бы ваш отец не обнаружил эту опухоль, он наверняка сидел бы в тюрьме для несовершеннолетних. Черт, в любом случае он, вероятно, был бы приговорен к смертной казни к восемнадцати годам.
— Вы поступили правильно, — сказала Эллисон, и это было правдой. Она хотела протянуть руку, чтобы коснуться руки Кэти, но сдержалась. — Я не могу представить себе другого родителя, который поступил бы иначе. Мы… — Она взглянула на Роланда. — Жаль, что мы были не в курсе, когда это случилось. Мы могли бы выразить ему свое почтение.
— Что ж, — сказала Кэти, положив, наконец, журнал, который она почти изорвала в клочья. — Все хорошо. Тогда не было похорон. Мне невыносимо было смотреть, как они хоронят еще одного моего ребенка.
— Нам очень жаль, — сказала Эллисон. — Оливер всегда был милым.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала Кэти.
Она по-прежнему не улыбалась.
Глава 20
Вернувшись в машину, Эллисон поняла, что не слышала Роланда уже несколько часов.
— Роланд?
Эллисон взяла его за руку. Он не взял ее в ответ. Лишь позволил ей держаться за него.
— Роланд? — повторила она. — Ты такой тихий. — В доме Кэти он и словом не обмолвился. Казалось, он потерял способность говорить.
— Извини, — наконец произнес он. — Просто пытаюсь осмыслить все это.
Эллисон свернула с подъездной дорожки и бездумно поехала по окрестностям, не зная, куда ехать и хочет ли она вообще куда-нибудь ехать. Ей просто хотелось двигаться.
— Я читала профиль отца на стене его кабинета, — сказала она. — Я думала, когда там говорилось, что он помогает детям, у которых есть проблемы… Мне казалось, что это проблемы с темпераментом, концентрацией внимания и импульсивностью. Я не думала, что это означало, что он забирал детей, которые убивали других детей. — Эллисон осознала, что она говорит и кому. — Ну, знаешь, убивали детей намеренно. Не так, как ты и…
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — оборвал он ее.
Она виновато улыбнулась.
— Тебе не кажется опасным приводить такого ребенка в дом с другими детьми?
Роланд пожал плечами.
— Ты слышала, что сказала та леди. У Оливера была опухоль мозга, и папа ее вылечил. Папа рассказывал мне всякие ужасающие истории о людях с опухолями и кистами и о том, как это влияет на их поведение. У одного мужчины была опухоль в префронтальной коре головного мозга. Из хорошего нормального семьянина он превратился в соблазнителя своей двенадцатилетней падчерицы. Они удалили опухоль, и он пришел в норму. Просто так, — Роланд щелкнул пальцами. — И ты знаешь о его бабушке и дедушке.
— Папы? Да, отравление свинцом превратило нормального человека в убийцу.
— И он покончил с собой после того, как убил свою жену, — сказал Роланд. — Нельзя винить таких людей за их поступки. Они больны — они делают это не специально.
— Я знаю, — сказала Эллисон. Она глубоко вздохнула. — В какой-то момент мы должны поговорить о том, почему отец солгал мне об Оливере.
— Я знаю, — сказал Роланд. — Я знаю, что должны. Но не сейчас.
По крайней мере, он больше не пытался убедить ее или себя, что доктор Капелло просто запутался. После их разговора с Кэти Коллинз стало очевидно, что доктор Капелло не был правдив ни с ней, ни с Роландом. Но зачем врать?
— Когда будешь готов, — сказала Эллисон и сжала его руку. Прошла минута, и Роланд, наконец, сжал ее руку.
Эллисон нашла шоссе и мост, и с помощью Роланда они вскоре вернулись домой.
— Мы должны были остаться на всю ночь, — сказала Эллисон, заметив время на часах. Еще не было и девяти, хотя уже стемнело.
— Папа сказал, что не хочет видеть нас до утра, — сказал Роланд. — Но не сказал, что мы должны оставаться на улице всю ночь.
— Хорошая мысль. Мы просто будем вести себя тихо.
Для Роланда это не проблема. Он был тихим у Кэти, тихим после, более тихим, чем обычно. Она подумала, не оплакивает ли он Оливера. Интересно, молится ли он за него? Она гадала, был ли он зол или напуган, или и то, и другое вместе.
— О чем ты думаешь? — спросила Эллисон, не в силах больше выносить молчание.
— Ах, это не имеет значения, — сказал Роланд, глядя в окно.
— Это имеет большое значение. Это важно для меня, — Он снова положил руку ей на бедро.
— Я думаю о папе. Как тяжело, должно быть, ему было спасти жизнь ребенка, дать этому ребенку дом, а потом узнать, что этот ребенок выбросил ту жизнь, которую он так старался спасти.
— Ты думаешь, это что-то значит, что Оливер выстрелил себе в голову? — спросила Эллисон.
— Я думаю, это означает, что он был очень подавлен, — сказал Роланд. — Но, возможно, он пытался пустить пулю в то, что причиняло ему столько боли. Я знаю, что мне должно быть плохо из-за его мамы, и я чувствую это, но я продолжаю думать, бедный папа. Потерять пациента — это плохо, но потерять вот так…
— Папа говорил со мной о кладбище, — сказала Эллисон.
— Кладбище?
— Он сказал, что каждый хирург несет в себе кладбище. И все пациенты, которых они потеряли, похоронены в нем.
— Это слишком тяжелая ноша, — сказал Роланд. — И он тоже жил с нами. Он был сыном нашему папе в течение нескольких месяцев. Неудивительно, что он не рассказал нам об Оливере. Вероятно, это разбило ему сердце.
— Не сомневаюсь, — сказала Эллисон. — Ему всегда нравилось, чтобы в доме было хорошо и весело. Во всяком случае, он пытался.
— У всех нас было такое дерьмовое детство, — сказал Роланд. — Он просто пытался его компенсировать. Ты была счастлива с нами, верно?
— Тогда я была так же счастлива быть с тобой, как и сейчас.
— И…?
Она повернулась и засмеялась.
— Очень счастлива.
Они еще долго ехали молча, но напряжение исчезло, и теперь наступила дружеская тишина. Роланд провел рукой чуть выше по ее бедру.
— Можешь еще раз спросить, о чем я думаю, — сказал Роланд.
— Думаю, я могу догадаться — Она похлопала его по руке и игриво убрала ее со своего бедра и положила на его бедро. — Думаю, об этом.
— Прости.
— Не стоит. — Она рассмеялась и вдруг ее накрыли происшествия всего дня, чего раньше не было. Сейчас ее накрыло с новой силой. — Оливер застрелился.
— Да и….?
— Ему было хорошо в доме с нами.
— Или он просто притворялся, — сказал Роланд. — Операция на мозг могла странно повлиять на него. Папа говорит, что проблемы могут возникнуть спустя годы после операции. Возможно, что-то подобное произошло и с Оливером.
— Думаю, да. Но сейчас мне еще больше хочется поговорить с Кендрой и Антонио.
— С Кендрой и Антонио? — Роланд выпрямился на сиденье. — А что с ними?
— Я попросила МакКуина достать и их адреса.
Роланд покачал головой, и она не поняла, почему.
— Что? — спросила она.
— Лучше бы ты с ней не разговаривала.
— Почему? Она всегда мне нравилась. Думаю, я ей тоже.
Роланд помолчал несколько секунд, а потом ответил.
— Помнишь, я говорил тебе, что ты у меня вторая? — спросил Роланд. — Она была моей первой.
Эллисон чуть не съехала с дороги.
— Кендра? Она была твоей девушкой?
— Да. Вроде того. Я имею в виду, что мы не встречались по-настоящему. Тебе не обязательно встречаться, если вы живете в одном доме.
— Когда это было?
— Через несколько месяцев после твоего отъезда. Мне было семнадцать. Ей пятнадцать. Я бы чувствовал себя странно, если бы ты встретилась с ней. Кендра, наверное, тоже.
И Эллисон тоже, но это не имело значения. Время — вот, что имело значение.
— Через несколько месяцев после моего отъезда… Есть ли шанс, что она любила тебя, пока я была там? — спросила Эллисон.
