о котировках может, и об инвестициях. Только… зачем? Она же женщина?
- Зачем?
- Что зачем? - слегка потерял нить разговора, - Зачем на «ты»? Так… проще.
- Вам проще, а мне нет.
- Даже после поцелуев?
Опускает глаза и… щеки тут же розовеют. Не знает, что сказать?
- Роман, мы с вами не друзья, и друзьями вряд ли будем. – определенно, тут я с ней согласен, я как-то не привык делать с друзьями то, что мне хочется делать с ней. И в том, что я это буду делать я вообще ни разу не сомневаюсь.
- И что?
- И то. И тему с поцелуями давайте закроем. – точно нет! Но пока можно и промолчать.
- Еще какие будут пожелания?
- Машину остановить, или везти меня в травмпункт. – мой внедорожник как раз не в тему чуть подскакивает на кочке, дороги тут, скажем прямо, не «айс», Ася тихо стонет.
- Болит?
- Немного.
- Я вижу, - явно болит и сильно! – Ася, послушай, в «травме» наверняка очередь, как минимум на несколько часов, сегодня гололед. День травматолога. Ты готова просидеть весь день там? У тебя дома ребенок маленький, между прочим! На попечении малолетней бандитки и сурового мужика, который в детях не очень разбирается.
- Маруся не бандитка! А Павел...
- Не важно! - не хочу лишний раз о Стрельце! - В клинике, куда я тебя отвезу, примут без очереди, сделают рентген и все процедуры. Насчет оплаты можешь не волноваться, естественно я все оплачу и… не перебивай!
- Нет, я так не могу! Я…
И что с ней делать?
Не даю опомниться, прижимаю к себе легонько и целую в губы. Думая о том, что надо было сделать это раньше и вообще не отрываться! Не давать ей говорить и все.
Минут на десять меня хватает, и ее тоже. Она так самозабвенно отдается моему поцелую, что у меня мурашки по всему телу, смешно сказать – табунами просто носятся! Я не знаю, как она это делает, но с ней поцелуи – чистый кайф.
Отрываюсь, чтобы вздохнуть, и немного встряхнуть голову, потому что нырнул в нее не по-детски.
- Зачем ты это делаешь?
- Что?
- Целуешь меня?
- Ты уже спрашивала. – улыбаюсь, проводя пальцем по румяной щечке.
- Ты не ответил.
- Ответил, - хотя реально сам не помню, что сказал. Да, сказал, что не понимаю… Нифига. Все я понимаю.
Первый раз поцеловал просто в порыве… сам не знаю чего. Хотелось попробовать, хотелось закрыть ей рот, хотелось… Просто хотелось понять, что меня бесит, раздражает и заводит в этой маленькой женщине?
Не понял с первого раза. И со второго. И с третьего. Сейчас уже сбился со счета в который раз целую. И не понимаю.
Хочу ее целовать и все.
- Если я снова скажу, что не знаю, примешь ответ?
- Это обидно.
- Что?
- Когда целуют и не знают зачем.
Она начинает вырываться из моих рук, с шумом втягивая воздух, когда неловко изгибается, задевая больной бок.
- Тише. Не вырывайся. Тебе же удобно так сидеть?
- Нет.
- Не ври. Ты вообще любишь приврать.
- Неужели? – вмиг меняется, словно замерзает, лицо бледнеет, - когда это я вам лгала?
- Прости, я пошутил.
Пока не время говорить, что я все знаю о ее вранье. Её муженек оказался любителем говорить правду. Только вот Асеньке пока об этом знать не стоит.
- Неудачные у вас шутки, Роман… Игоревич.
- Да, я знаю. У меня нет чувства юмора. Я же банкомат? Как ты там меня называла?
- Никак. – насупилась, и отворачивается. Да, кое о каком вранье, кстати, могу и вспомнить!
- Да, ты там у врача не забудь сказать о беременности. Рентген же, наверное, делать нельзя?
Смотрит, мстительно глазами сверкая.
- Не забуду!
Да уж, муженек ее, Гена-крокодил, просто идиот.
Разве можно добровольно отпускать такую женщину?
Ох уж эти поцелуи!
И почему я просто не могу сказать ему – нет!
То есть… сказать то я могу, вот только послушает ли он? И вообще, сказать - могу, а хочу ли?
И когда все стало так сложно?
Он бросает реплику, что я люблю приврать, а у меня внутри все каменеет, застывает от ужаса.
Я не люблю врать. Честно!
Но вот в этой ситуации, разве можно было сказать правду?
Скажи я ему, что Алёнушка не моя дочь, а моей Стаси, что бы он сделал?
Наверняка сразу задействовал бы все силы, чтобы забрать малышку. Придумал бы что угодно.
Что мать бросила, оставила на попечение не пойми кого – не родственницы, чужого человека, да еще с материальными проблемами! У которой еще один ребенок на руках!
Я ведь знаю, что можно сочинить! Генкина сестра, которая в опеке работает, такие истории рассказывала – сценаристы сериалов канала «Россия» нервно курят в сторонке. Как отцы подставляли матерей, представляя их алкашками опустившимися, как матери про отцов небылицы сочиняли, обвиняя в самых страшных грехах, домогательствах и прочем. В общем, я знаю, если люди хотят добиться своего, они способны на любую подлость.
Тогда я не знала Романа, не знала, на что он способен.
Нет, конечно, я его и сейчас не знаю.
Знаю только, что целуется он совсем не как бесчувственный банкомат.
Но мне больше не стоит с ним целоваться. Это… чревато!
Тем более, как он говорит, он и сам не знает, зачем меня целует!
Тоже мне, кавалер…
Когда мы подъезжаем к больнице Роман не просто помогает мне выйти, он меня выносит, стараясь держать очень аккуратно, но мне все равно больно и я охаю, постанывая, мучительно стараясь сдерживаться, закусываю губу.
- Потерпи… Сейчас доктор посмотрит, может, обезболивающее сделает.
- Я… лучше… сама бы шла. Так, проще.
- Проще шлепнуться где-нибудь опять, да? Все, спокойно, я несу тебя и это не обсуждается.
- Тиран.
- Нет уж, банкомат мне больше нравится.
- Неугомонный.
Он ухмыляется, и… радуется чему-то! Мне больно, а он радуется!
Но почему-то мне приятно, что он такой… довольный. Мне кажется ему просто нравится со мной… общаться. Тему поцелуев пока трогать не буду.
Интересно, а когда я ему расскажу об Алёнушке, что будет?
Становится грустно, потому что я знаю, что будет. Он потеряет ко мне всякий интерес. Я ведь
