него, конечно, — покачала головой Лена, снова усаживаясь рядом со мной на полу. — Уже почти десять. Ладно, Марусь, мне домой пора. Лёшка там, наверное, уже заждался.
— Только давай ты не за рулём. Закажи такси.
— Да, — кивнула Лена, утирая в уголках слёзы. — Ты права. В моем состоянии… Тогда я утром машину заберу. Хорошо?
— Конечно, — приобняла я ее и помогла встать с пола.
В прихожей Лена одевалась неспеша. Событие сегодняшнего вечера выбило из колеи всех, кто о нём узнал. Лично я сегодня точно не усну. У меня до сих пор тряслись руки, и морозило каждый раз, стоило мне вспомнить лицо малышки и ее тихий плач. Казалось, что я не могу согреться, сколько бы одежды и одеял на мне не было.
И малышка… Совсем одна, никому не нужная, выброшенная теми, кто должен любить ее безусловно.
— Лен, — слетело с моих губ. — А ты не думала усыновить ребенка?
— Удочерить, — улыбнулась Лена горько. — И об этом я подумала ровно в ту секунду, когда ты мне по телефону сказала о случившемся. В эту же секунду в моей голове вспыхнула эта мысль и горит до сих пор. Но, Марин, ты же понимаешь, что я живу не одна. Я замужем. И такое решение одна я принять не могу.
— Поговори с Лёшей. А хочешь, я поговорю? — неожиданно в моей голове созрел, на мой взгляд, безупречный план. — А давайте, вы её удочерите, а воспитывать буду я? Я вообще всё делать буду! Я бы сама её забрала, но мне с моей зарплатой, ипотекой и одиночеством никто не доверит ребенка. Ты бы её видела, Лен. Она такая крошечная. У нее такие яркие голубые глазки. Большие-большие. И реснички…
— Не трави душу, — остановила меня Лена, снова отирая потоки слёз по щекам. — И хватит с тебя геройства, Марин. Я поговорю с Лёшей. Хорошо?
— Хорошо.
Крепко обняв подругу на прощание, я проводила ее взглядом. С балкона проследила за тем, чтобы она села в машину такси, а не в свою.
В своей комнате, свернувшись калачиком на кровати, я сжимала в руке телефон, ожидая, когда мне позвонит Михаил Захарович. Он обещал, что позвонит, когда освободится.
И не обманул.
— Да! — ответила я на звонок, едва вибрация коснулась ладони.
— Почему не спишь? — усталый тихий голос с легкой хрипотцой подействовал на меня как успокоительное. Сердце перестало барабанить к груди как сумасшедшее, а дыхание выровнялось.
— Разве получится? — задала я встречный вопрос и услышала, как Михаил Захарович протяжно выдохнул. Курит — сразу поняла я. — Вы нашли… их?
Сказать слова «родители» или «мать» не поворачивался язык.
— Нашли, Маруся. Нашли.
— И что они? Они хоть сожалеют?
— Они сожалеют только о том, что не взяли побольше бухла и придется идти еще за одной бутылкой.
Глупый вопрос. Согласна. О каком сожалении можно говорить у таких, как сказала Лена, существ?
— Их накажут?
— Они задержаны. А дальше уже решаю не я. Но из всех вариантов, что перечислил сожитель той мрази, оставление в лесу на снегу был самым гуманным.
— Какой ужас! — накрыла я рот ладонью и зажмурила глаза, из которых хлынули слёзы. — За что они так с ней?
— Не знаю, Маруся. Не знаю, — вздохнул Михаил Захарович. В телефоне повисла пауза, и ничего не хотелось говорить. Но и трубку бросать тоже не хотелось. Даже такое присутствие Михаила Захаровича рядом со мной дарило мне какое-то умиротворение и спокойствие. Будто я подсознательно знала и понимала, что рядом с ним я в безопасности. — Поешь, — вдруг сказал Костров.
— Что? — не поняла я, ко мне он обращается или уже нет.
— Наверняка, до сих пор ничего не ела. После шашлыков прошло шесть часов. Поешь, Маруся. Хоть тех червей зеленых пожуй.
— Это фасоль, — улыбнулась я сквозь слёзы. — Тогда и вы тоже что-нибудь поешьте. Только обязательно. Хорошо?
— Постараюсь, — выронил Михаил Захарович тихо. И снова повисло молчание, от которого в солнечном сплетении становилось всё теплее с каждой секундой. — Спокойной ночи, Маруся. Постарайся уснуть после того, как поешь.
— И вы. Спокойной ночи, Михаил Захарович.
Чувствую себя преступницей, которая еще и с уроков сбежала.
На самом деле, не сбежала, а ушла, как и положено — в конце рабочего дня. Но всё равно тревожно. Еще и врачей обманула, прикинувшись следователем. Зачем, спрашивается? Могла бы просто сказать, что я та самая девушка, которая спасла малышку из снежного холодного плена. Наверняка, меня бы и так пустили.
Или нет?
В любом случае, пришлось перестраховаться и сочинить целую легенду, почему мне нужно быть именно здесь и держать крошечную спящую малышку за ручку.
Какая она великолепная! Две ночи подряд мне снится. И две ночи подряд я боюсь опоздать, даже зная, что она уже в безопасности.
— Красавица, — шептала я тихо, боясь разбудить малышку.
— А та красавица, что в очках, сейчас по жопе получит, — раздался тихий мужской голос над головой.
Казалось, что сердце внутри замерло, и меня вот-вот покинет сознание, будто я преступник, которого поймали на месте преступления.
— Михаил Захарович, — выдохнула я с облегчением, когда обернулась и по серым глазам над медицинской маской узнала Кострова.
— Ты где ксиву-то взяла, следачка?
— В магазине сувениров, — достала я из кармана удостоверение, в котором значилось, что я являюсь генералом Юбилеевым.
— Ты еще и по званию меня обогнала, — взметнулись брови мужчины, пока он разглядывал удостоверение. — И как ты с этим фантиком умудрилась попасть не за решетку, а в палату?
— Я очень быстро показала удостоверение и очень много полицейских терминов сказала. Даже вот, — указала я себе в ноги, где лежала папка с подписью «Дело №…» и ручка, вложенная в нее. — В школе взяла.
— Подготовилась, — одобрительно хмыкнул Михаил Захарович. — Только следаки так не работают. Допрос младенца, Марусь? Серьёзно?
— Но получилось же.
— Конечно, получилось. Мне позвонили, и у тебя получилось.
— Оу, — выдохнула я и пристыжено опустила взгляд. Сейчас мне, наверное, влетит, и я сяду за подделку документов. С моей удачливостью именно так и случится. — Простите.
— И чего ты здесь забыла, Маруся?
— Просто… — пожала я плечами и кончиком пальца погладила крошечные пальчики девочки. — Не могу перестать о ней думать. Думала, если не увижу сегодня, то с ума сойду.
Михаил Захарович обошёл кувез, в котором спала девочка, и нерешительно коснулся пальчиков другой ее руки указательным пальцем. Маленький кулачок слегка сжался, крошка зашевелилась, а Костров отпрянул, словно испугавшись, что сделал малышке больно.
— Что там твои друзья? — спросил он, отойдя в угол палаты. — Решились?
