над второй базой и наблюдал, как он взлетел в воздух.
Дерьмо. Никогда не бывает ничего хорошего, когда пиарщик команды Фил Скилара хочет провести встречу после тренировки. Обычно эти встречи для того, чтобы выработать стратегию по поводу публичного скандала, в котором был замешан кто-то из команды, и обычно это не имеет ко мне никакого отношения. Уоллес, да. Эспиноза, да.
Я — нет.
Кроме того, если не возникает какой-либо ситуации — появление фотографии в нетрезвом виде, или во всех новостях трезвонят о непристойном поведении, или женщина заявляет об отцовстве, — Фил редко бывает в своём офисе.
— Знаешь, чего он хочет? — Я бросаю биту, которую держал в руке, другому помощнику и вытираю лоб полотенцем из заднего кармана.
— Понятия не имею. — Он пожимает плечами. — Извини, чувак.
— А я знаю. — Уоллес — подлый ублюдок — стоит позади меня, и я поворачиваюсь, снимая перчатки и наблюдая, как он идёт ко мне.
Почему он всегда рядом, когда происходит драма?
— Собираешься мне сказать? — Терпеть не могу, когда кто-то ходит вокруг да около. Если он знает, почему меня вызывают, то я хочу, чтобы парень выложил всё на чистоту.
— Ты во всех новостях. — Он сплёвывает на землю. — Ты и твоя подружка.
Подружка?
— Ты имеешь в виду Миранду?
— Да. — Впервые в жизни Базз Уоллес подходит ко мне с застенчивым видом, а не с дерзким. Нерешительный, а не агрессивный.
Это… не может быть хорошо.
— И?
Он шаркает ногами по грунту, носки бутс испачканы.
— Чёрт, чувак. Я не знаю, что тебе сказать.
Что это значит?
— Чёрт. — Уоллес делает паузу, засунув руки в карманы спортивных штанов, выданных командой, сбоку красуется логотип компании нашего спонсора. Затем вынимает и хлопает ими, словно пытаясь настроиться. — Хорошо, я просто скажу это — как будто срываю пластырь.
Я жду, пока он заполнит пробелы.
— Вы в новостях — ты и Миранда. И заголовки… — Он опускает голову, уставившись на свои ботинки. — Они ужасные.
— Мы просто ужинали. — Что в этом особенного?
Базз медленно шагает к тому месту, где обычно сидит на корточках кэтчер, затем возвращается ко мне. Поднимает руки, и его огромные, потные ладони опускаются на мои плечи, крепко сжимая.
— Слушай, чувак, ты мой лучший друг…
О чёрт.
— …но это тебе не понравится.
— Пфф, — громко язвлю я. — Мы поужинали — ничего неприличного не произошло. Несколько человек сделали снимки, но на этом всё. Мы не были в стриптиз-клубе, она не танцевала у меня на коленях, никто не был пьян, мы были в приличном заведении.
Бок о бок мы начинаем идти к скамейкам, и я буквально чувствую, как Уоллес думает рядом со мной; он так глубоко задумался, брови нахмурены, сердитые складки на лбу.
— Эй, красавчик, — говорит один из парней, когда мы подходим ближе.
— Закрой свой грёбаный рот, Гомес, — огрызается Уоллес, и именно тогда я воспринимаю его слова всерьёз.
— Уоллес, что, чёрт возьми, происходит?
Мы не успеваем дойти до скамеек, как он берёт меня за руку и тянет назад, в сторону туннеля, ведущего к раздевалкам. Останавливается, поворачивая меня лицом к себе.
— Братан. Ты знаешь, я думаю, что ты чертовски крутой. И знаешь, что папарацци могут быть мудаками, а репортёры ещё хуже…
Я в бешенстве отдёргиваю его руки с себя.
— Чувак, выкладывай!
— Чёрт. — Уоллес смущается? — Нет простого способа сказать тебе это. Обещай, что не будешь злиться.
Слишком поздно.
— Я уже злюсь.
Он делает глубокий вдох и выдыхает вместе с потоком слов.
— Опубликовали вашу фотографию с Мирандой, и пресса называет вас обоих уродливыми… Вот, я сказал это.
Он выдыхает и приваливается к цементной стене позади себя, тёмный коридор, ведущий к офисам и раздевалкам, пустой и холодный.
Ещё холоднее теперь, когда мне нанесли этот удар, вот только я всё ещё не уверен, что это значит.
— Какая фотография?
— Вы двое едите.
К чёрту того гребаного парня, который сделал нашу чёртову фотографию.
— Но дело не в фотографиях, Бейсмен, а в заголовках.
Я прислоняюсь к стене рядом с ним, провожу рукой по волосам, сняв бейсболку. Мои волосы потные и мокрые, и я убираю их с глаз.
— И какие заголовки? — Что они могли написать такого, что заставило Базза Уоллеса — наименее сочувствующего парня, которого я когда-либо встречал, — внезапно стать таким чертовски сочувствующим?
Мой приятель запрокидывает голову, смотрит в потолок, прищурившись.
— Например: «Может, он и браунбаггер, но я бы трахнул любого, у кого есть хотя бы половина его состояния».
О, чёрт возьми. Боже.
Я не могу сдержать непристойности, льющиеся из моего рта. Не могу удержаться от того, чтобы не пнуть землю под ногами, от желания ударить кулаком по твёрдой стене позади меня.
— Ты собираешься встретиться с Филом? — спрашивает Уоллес.
— Что, чёрт возьми, Фил может с этим сделать? Скажет мне оставаться дома? — К чёрту Фила. К чёрту папарацци. К чёрту телефоны с камерами.
— Ты должен позвонить Миранде — она, наверное, сходит с ума.
Без сомнения.
После того, как мы провели такую замечательную ночь. В кои-то веки я отбросил свои мысли в её квартире, и это было потрясающе. Она была потрясающей. Теперь, как я буду смотреть ей в глаза? Я знаю себя — я не смогу.
— Хардинг. Ты должен позвонить ей.
Я едва заметно качаю головой. Я не могу.
— Чувак, ты не можешь игнорировать её. Держу пари, она звонила тебе миллион раз.
И я бы не стал винить её, но не могу разговаривать с ней прямо сейчас. Мне нужно подумать.
Не хочу быть рядом с Уоллесом.
Я хочу побыть один.
Оттолкнувшись от стены, направляюсь в туннель, подальше от Уоллеса, жалкого ублюдка, которому пришлось сообщить плохие новости. В темноту, где температура
