Предлагаю пару ресторанов, но ему хочется в более спокойное местечко.
Наконец покупаем бутерброды и садимся на мягкую траву, рассматривая красивые лампы.
— Они чудесные, они мне так нравятся!
— Да. Они очень красивые.
Эрик улыбается.
— У тебя есть помада в сумочке?
Прищуриваю глаза.
— Какую помаду ты имеешь в виду? Напоминаю, что мы в парке и мне совсем не хочется оказаться в тюрьме из-за публичного скандала.
Смеясь, он целует меня в кончик носа.
— Я говорю не о том, о чем ты подумала, дорогая. У тебя есть обычная помада?
Открываю сумочку. Беру косметичку и, довольная, вручаю ему помаду.
— Накрась губы, — просит он меня.
Удивленная, начинаю красить губы. На полпути останавливаюсь.
— Зачем?
— Крась.
— Нет. Сначала я хочу знать зачем.
Он пожимает плечами и вздыхает.
— Хочу, чтобы на лампе остался отпечаток твоих губ рядом с твоим именем.
— Ух ты! Мне нравится эта идея! Но тогда я хочу такой же отпечаток на моей лампе.
— Ты хочешь, чтобы я накрасил губы?
— Да, — развеселившись, отвечаю я.
— И речи быть не может!
— Послушай, парень, — возражаю я. — Я тоже хочу видеть твои губы на моей лампе рядом с твоим именем.
Еще несколько минут мы спорим, смеемся, но в конце концов вдвоем красим губы и оставляем отпечатки на лампах. Стираем платком помаду, и Эрик дает мне ручку. Под губами пишу: «Джудит», а он под своими: «Эрик».
— Теперь она еще красивее, — весело замечает он. — С твоими губами лампа стала бесценной, и каждый раз, когда я буду смотреть на нее, буду вспоминать о тебе.
Мне становится грустно. Он возвращается домой, в Германию, и отдаляется от меня. Он еще не уехал, а я уже по нему скучаю. Покончив с бутербродом, ложусь на траву, он ложится рядом.
— Ты ведь вернешься? — спрашиваю, не в силах промолчать.
— Конечно, малышка. Ведь часть наших филиалов находится в Испании.
Я с облегчением вздыхаю.
— А что это такое важное, из-за чего ты прервал поездку?
Он молчит.
— Это женщина, — ворчу я, — не так ли?
— Нет.
— А что тогда?
— У меня есть обязательства, которыми я не могу пренебрегать. Я должен вернуться.
Его резкий ответ заставляет меня замолчать.
Все, я слилась с ландшафтом!
Ветер колышет кроны деревьев, и я улетаю. Расслабляюсь. Эрик приподнимается, чтобы я его видела, и целует меня.
— Джуд… — говорит он, отстраняясь.
— Спокойно. Я молчу. Да, я замучила тебя вопросами.
— Джуд…
— Да, я все поняла. Я для тебя никто и не должна задавать вопросы.
— Джуд, послушай меня, пожалуйста.
Тон заставляет меня повернуться.
— Пообещай мне, что будешь продолжать жить, как раньше, до моего появления.
Прикрывает мне рот рукой и продолжает:
— Мне нужно, чтобы ты пообещала, что будешь встречаться с друзьями и веселиться. Даже опять пойдешь в мужской туалет с тем типом из бара или Фернандо из Хереса. Я хочу, чтобы то, что между нами произошло, осталось только тем, что уже произошло, и не более. Я не хочу, чтобы ты придавала этому большое значение и…
— Посмотрим. — Я резко убираю его руку. — К чему ты все это говоришь?
— Это касается того, о чем мы с тобой говорили утром.
Я прихожу в ярость, вспомнив тот разговор.
Собираюсь встать, но он садится на меня верхом, сжимает мне руки над головой и не дает мне пошевелиться.
— Мне нужно, чтобы ты пообещала мне то, о чем я тебя попросил.
— Но, Эрик, я…
— Пообещай мне!
Я не понимаю, что происходит. Но решительность в его глазах заставляет меня покориться, и я говорю:
— Ладно, обещаю.
Черты его лица расслабляются, он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я уворачиваюсь.
— Вы только что показали мне кобру, сеньорита Флорес.
— Да.
— Почему?
— Просто потому, что не хочу тебя целовать.
Он весело ухмыляется.
— Для тебя я сейчас скотина?
— Да, во всех ее проявлениях, сеньор Циммерман.
Эрик отпускает меня и падает рядом на траву. Мы молча лежим и смотрим на небо сквозь листву деревьев. Он сжимает мою руку. Я не сопротивляюсь.
Час спустя звонит его телефон. Это Томас, он ждет нас у выхода из рынка, напротив крепости. Не говоря ни слова, взявшись за руки, мы шагаем по парку к машине. Увидев нас, Томас открывает дверь. У Эрика задумчивый вид. Я хочу знать, о чем он думает, но не хочу спрашивать. Когда мы подъезжаем к моему дому, он достает из пакета мою лампу, вручает мне и нежно целует меня в губы, убирая волосы с лица.
— Всегда, когда я буду смотреть на нее, буду вспоминать о тебе, малышка.
Я киваю, потому что не могу говорить. Это прощание.
Если я заговорю, я заплачу, а я не хочу, чтобы он видел мои слезы.
Наконец я улыбаюсь, он закрывает дверь и уезжает.
Понедельник.
В семь утра звонит будильник.
Как же не хочется вставать!
Отправляюсь в душ. Я совсем без сил, потому что почти не спала, думая об Эрике. Возвращаюсь в комнату одеться, и мой взгляд останавливается на лампе. Сажусь на кровать, с тоской провожу пальцами вокруг отпечатка его губ и имени и надолго погружаюсь в мысли о нем.
Наконец поднимаюсь с кровати. Нужно ехать на работу. Одеваюсь и иду за машиной.
Приехав, ставлю сумочку на свой стол и чувствую, что сзади кто-то подходит. Это Мигель.
— Доброе утро, красавица.
— Доброе утро.
Увидев мое изможденное лицо, он еще ближе ко мне подходит.
— Опа… — тихо говорит он. — Айсмен заставлял тебя работать сверх нормы? Ты ужасно выглядишь.
Сонливости как не бывало.
— Да, — улыбаюсь я. — В работе он немного похож на работорговца. Но в остальном он нормальный.
Мигель замечает повязку на руке.
— Да что с тобой случилось?
Не желая вдаваться в подробности, бормочу:
— Обожглась утюгом.
Мигель кивает и снова спрашивает:
— Когда ты вернулась?
— В пятницу вечером. Все собрания отменены, потому что сеньор Циммерман должен был срочно вернуться в Германию.
Мигель кивает и берет меня за руку:
— Пойдем. Я приглашаю тебя позавтракать, и ты расскажешь мне все, что с тобой случилось.
За завтраком, чтобы оправдать круги под глазами, рассказываю о Курро. От одного только упоминания о нем на глаза наворачиваются слезы. Это подходящий предлог, чтобы не заметили истинной причины моих переживаний.
Двадцать минут спустя мы возвращаемся на рабочие места. У меня полно работы.
Начальница, проходя мимо, здоровается и зовет к себе в кабинет. Она хочет знать, как прошли собрания, и моя информация ее успокаивает. После этого она нагружает меня делами.
