К счастью, наблюдение за тем, как мама пытается произвести впечатление на Рут, помогало отвлечься. Каждый раз, как мне становилось не по себе, она выдавала очередное заявление, и невозможно было удержаться от смеха. К примеру, когда Сол сообщил, что мозаичный пол в вестибюле выложен из ста сорока восьми тысяч кусочков, она воскликнула: «Сой Вэй!» Нашего дедушку она описывала как мужчину, исполненного «шитспах»[61]. Единственное слово она употребила правильно — после того как я в шутку спросила, почему она не говорит на «тагалог», — когда тихонько попросила меня не быть такой «шмук»[62].
«Звездная крыша» находится на восемнадцатом этаже отдельного корпуса, где располагаются только самые роскошные номера и апартаменты — «Башни Уолдорф». Мы вошли в изысканно украшенный бальный зал и хором ахнули — дух захватывало. Кремовые шторы дамасского шелка каскадом струились по стенам, прикрывая огромные окна, выходившие на Парк-авеню. Хрустальные люстры подсвечивали позолоченный потолок, прежде открывавшийся навстречу звездам.
— Мы его больше не открываем, — пояснил Сол, когда все смотрели вверх. — Но вы об этом даже не догадаетесь.
Он щелкнул выключателем, и на потолке замерцали тысячи крошечных огоньков — как настоящие звезды. Взглянув на Дейзи и Эдварда, на то, как они любуются рукотворным лунным светом, я приуныла. Они такие счастливые. У них все так идеально.
Спустившись на лифте в вестибюль, все направились в зал свадебных церемоний. В дверях я заметила Колина — он был в темно-синей футболке, поношенных «ливайсах», кроссовках.
— Ко-олин! — радостно воскликнула мама. — Спасибо, спасибо, спасибо, что пришел!
Мы все подошли к нему.
— А, нет проблем, — улыбнулся он. Он посмотрел на меня. Я неожиданно покраснела.
Черт! Я и забыла, какой он привлекательный. Поспешно отворачиваюсь.
— Мама, это Ко-олин, — представила я его родне.
— Я знаю. Я ласково называю его Колин, — игриво подмигнула мамочка.
Мне осталось только развести руками. Господи, за что? Ну за что?
Поздоровавшись со всеми, Колин опустил взгляд и заметил Еву, наполовину высунувшуюся из сумки.
— Это, должно быть, и есть венгерский импорт, — произнес он, приседая на корточки. При виде собачьего наряда лицо его озадаченно вытянулось. — Что это на ней?
— Платье подружки невесты, — пояснила я.
— И туфельки, — добавила Дейзи.
— И ожерелье, — добавил Эдвард.
— И тиара, — прибавил Сол.
Колин сочувственно взглянул на меня:
— Я, кажется, должен ее забрать.
Сол громко хлопнул в ладоши:
— Итак, нам пора! — И добавил, обернувшись ко мне: — Делайла, мы ждем вас у лифта.
Мы с Колином остались вдвоем. Я боялась, что опять начну краснеть, поэтому поспешно взяла на руки Еву, стараясь не встречаться взглядом с Колином.
— Прости, она такая девчачья, — извинилась я за розово-зеленую сумку. — Давай ты возьмешь ее к себе домой, а я потом зайду и заберу?
Не отвечая, Колин поднял голову, потом опустил, чуть присев, пытаясь поймать мой взгляд, а я все уворачивалась. Похоже на детскую забаву. Через несколько секунд я сдалась.
— Так-то лучше, — удовлетворенно заметил он, глядя мне в глаза. И улыбнулся. Я тут же покраснела.
Проклятие!
— Вообще-то у меня есть дела, — продолжал он. — Так что, может, встретимся здесь через пару часов?
Я кивнула:
— Отлично.
Попрощавшись, я присоединилась к остальным.
Кухня, как и все в этом отеле, огромна — потрясла маму до глубины души. Вид огромных печей, где можно зажарить быка целиком, и сковородок, на которых поместились бы горы овощей, так возбуждал ее, что она почувствовала потребность выпить, дабы успокоиться. К счастью, как только началась дегустация, вино полилось рекой, и к маме присоединились все остальные, за исключением Дейзи и меня. Мне было немного не по себе — нервы, наверное.
А потом в течение двух часов все дружно помогали Дейзи и Эдварду не только составить меню, но и подобрать фарфор, хрусталь и салфетки для их знаменательного дня. Мы, как королевские особы, поглощали блюда, которые официанты все подносили и подносили, — лобстер, стейк, цыпленок и фуа-гра; с грибами, картофелем, луком и спаржей; а еще желтый бисквит, белый бисквит, шоколадный бисквит и красный бисквит. Все было так вкусно, что мы с трудом выбрали. К тому времени как дегустация завершилась, к меню добавили столько новых позиций — мартини, устрицы, севиче, кофе, — что я уже запуталась.
В ожидании, пока Сол закончит формальности с Дейзи и Эдвардом, Рут спросила, не жених ли мне Колин. Мама, услышав вопрос, съежилась на стуле. Учитывая, что я вновь одинока, потому что мой бывший оказался наркоманом, она не знала, что сказать. Обычно всем любопытным она отвечала, что я слишком много работаю, но теперь у меня вообще нет работы, и прежний аргумент отпадает.
— Нет, мы просто друзья, — ответила я. — Точнее, даже не друзья, а просто соседи.
— Понятно, — кивнула Рут. — А вообще у вас есть парень?
— Делайле не везет на этом фронте, — встряла Пэтси, решив отвечать за меня.
— Правда? — удивилась Рут. — А почему?
— Потому что она встречается или с недотепами, или ни с кем! — захохотала Пэтси, якобы пошутив, но мы обе прекрасно понимали, что она всерьез.
— К вашему сведению, Пэтси, — сердито расправила я плечи, — мне не нужен мужчина.
Пытаясь убедить себя в этом, я решительно взглянула на маму. Кажется, ее ужаснуло мое замечание. Ну, какой женщине не нужен мужчина? Лесбиянке, вот какой!
Слава Богу, вернулись Сол, Дейзи и Эдвард с документами. Под предлогом того, что мне пора на примерку, я торопливо простилась и пошла к лифту в надежде опередить остальных. Скорее отсюда. Я вызвала лифт и стала ждать.
И ждала.
И ждала.
Через несколько минут лифт наконец появился. Но тут из-за угла показались родственники и попросили их подождать. Нехотя я задержала двери. Все вместе мы поехали обратно в вестибюль, а мама не сводила с меня глаз. Она выпила слишком много вина и, бьюсь об заклад, с трудом сдерживалась, чтобы не заговорить со мной. Я смотрела в сторону, делая вид, что не замечаю ее.
На подходе к залу свадебных церемоний я с облегчением заметила Колина и ускорила шаг. Завидев меня, Ева высунулась из сумки, и я увидела, что праздничного наряда на ней нет. А потом кое-что еще… вот это да… челка!
Я подбежала к Колину, выхватила Еву из сумки и в ужасе взглянула: собачка была коротко пострижена, даже пышные усы и шерсть на голове. За моей спиной раздался общий вздох — подошли остальные.
— Что ты с ней сделал? — заорала я, в ярости глядя на Колина.
— Сделал подходящую прическу, — спокойно ответил он. И улыбнулся во весь рот, как будто сделал что-то хорошее.
— А кто тебе дал право?
Колин наконец понял, что я недовольна, и улыбка его погасла.
— Ну, э-э… сегодня жарко… а она сидит в сумке, одетая, как…
— Ребенок, — выпалила из-за моей спины Пэтси.
Резко обернувшись, я наградила ее злобным взглядом.
— Прости, конечно, но это правда, — защищалась она. — Одинокие женщины твоего возраста потому и заводят собачек, что боятся тиканья биологических часов.
— Я взяла ее не поэтому.
— Да ладно, — закатила глаза Пэтси. — Даже если не говорить об одежде, взгляни на сумку — с таким же успехом ты могла посадить собаку в коляску.
Дейзи и Эдвард засмеялись. Рут тоже захохотала. Единственный человек, кто взбесился, как и я, — это мама, но она не смотрела на Еву. Она смотрела на меня. И по-прежнему молчала. Мысленно пожелав Пэтси гореть в аду, я обернулась к Колину.
— Прости, Дел, — сказал он. — Мне показалось, что ей жарко, вот я и повел ее к парикмахеру.
— И куда именно? В «Состриги все»?
— Нет, тут есть местечко, дальше по улице, — ответил он, не замечая сарказма. — А что, тебе не нравится? А мне кажется, она выглядит очень мило.
— Она не выглядит мило, — покачала я головой. — Она выглядит как…
— Лесбиянка! — внезапно пронзительно вскрикнула мама.
Лесбиянка? Чудесно, просто чудесно. Медленно, очень медленно повернулась к маме. Она была все так же печальна, но, кажется, ей полегчало после того, как удалось высказаться вслух.
— Мам, она не лесбиянка, — медленно произнесла я.
— Ну, тогда я не понимаю — почему она до сих пор одинока?
— Может, ей просто хочется быть одинокой — ты об этом не задумывалась?
— Никто не хочет быть одиноким, во всяком случае, так долго.
— Тогда, вероятно, она не может разобраться в себе, а твое занудство и тревоги только все усложняют.
— Я тревожусь и занудствую потому, что беспокоюсь о ней, — чуть мягче проговорила мама. — Не могу видеть ее одинокой.
