— Да.
Кто-то взял ключ от шкафа и испортил твой манометр.
Д-да... — Она облизнула губы.
Перед глазами у него поплыли черные круги. От гнева он едва не ослеп. Разве он только что не обещал заботиться о ее безопасности? С трудом стараясь сохранять внешнее спокойствие, он снял ласты и маску.
Ты немедленно едешь домой. Собираешь вещи. Потом я сажаю тебя на самолет. До тех пор пока все не закончится, поживешь у моих родителей.
Нет.
Ты поступишь как я сказал!
Нет, — повторила Лиз и, набравшись сил, встала. — Я никуда не уеду. Вот уже второй раз кто-то покушается на мою жизнь!
Третьей попытки у них не будет.
Из дома я никуда не уеду.
Не глупи. — Он тоже встал. Понимая, что трогать ее нельзя, он расстегнул гидрокостюм и начал стаскивать его. — Ничего с твоим дайвинг-центром не случится. Как только все успокоится, ты вернешься.
—Я никуда не поеду. — Лиз подошла к нему вплотную. — Ты приехал сюда, чтобы отомстить за брата. Ты отомстишь и уедешь, довольный собой. Ну а я хочу узнать ответы на свои вопросы. И никуда отсюда не уеду, потому что ответы находятся здесь.
Сдерживаясь из последних сил, он схватил ее обеими руками.
Я их для тебя узнаю!
Да, так я тебе и поверила! Мне нужно во всем разобраться самой, иначе все бессмысленно. Я хочу, чтобы моя дочь могла беспрепятственно приезжать домой. Пока я все не выясню, пока не буду твердо знать, что на Косумеле ей ничто не угрожает, она сюда вернуться не сможет. — Лиз погладила его по щеке и ненадолго прижалась к нему. — Теперь у нас обоих есть повод выяснить правду.
Джонас сел на скамью и взял сигареты.
—Эрика погибла, — ровным тоном произнес он.
Гнев, придававший ей силы, мигом улетучился.
Что?!
Ее убили. — Его голос снова стал мрачным, напряженным. — Несколько дней назад я с ней встречался, узнал от нее одно имя и заплатил ей.
Лиз прислонилась к фальшборту.
—То имя, которое ты назвал Мораласу?
Джонас закурил, убеждая себя, что напугал
Лиз ради ее же блага.
— Вот именно. Эрика расспрашивала о нем, задавала вопросы. Мне она сказала, что Пабло Манчес — опасный тип, наемный убийца. Джерри убил профессионал. Видимо, и Эрику тоже.
—Ее застрелили?
—Зарезали. — Джонас увидел, как рука Лиз непроизвольно дернулась к горлу. — Вот именно. — Он глубоко затянулся, швырнул окурок за борт и встал. — Поэтому, пока все не закончится, ты побудешь в Штатах.
Лиз молча отвернулась от него. Ей важно было убедиться, что она выдержит.
—Джонас, никуда я не поеду. Беда у нас с тобой общая.
Лиз...
Нет! — Когда она снова повернулась к нему, подбородок упрямо задрался вверх, а глаза стали ясными. — Один раз я уже убежала от беды, только ничего не вышло.
Сейчас совсем другое дело... Будь благоразумной!
Ты ведь остаешься.
У меня нет выбора.
Значит, и у меня тоже нет.
Лиз, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Она пытливо посмотрела на него, склонив голову набок. Да, ему можно поверить — и сознавать это приятно.
—А ты уедешь?
Не могу, ты же знаешь.
Значит, и я не могу. — Она обняла его и нежно потерлась щекой о его плечо. — Нам пора, — прошептала она. — Поехали домой.
Теперь, просыпаясь, Лиз надеялась: сейчас ей позвонит капитан Моралас и объявит, что все кончено. Каждый вечер, закрывая глаза, она убеждала себя в том, что преступников поймают через день-другой. Время шло, но ничего не менялось.
Каждое утро, просыпаясь, Лиз боялась: сейчас Джонас скажет, что ему надо уезжать. Каждый вечер, засыпая в его объятиях, она была уверена, что это в последний раз. Он оставался.
Больше десяти лет ее жизнь была подчинена одной цели. Она стремилась к успеху. Ей нужно было выжить самой и обеспечить будущее дочери. Она научилась радоваться тому, что сама распоряжается своей судьбой и умело справляется с делами. Больше десяти лет Лиз неуклонно двигалась вперед безо всяких отклонений от курса. Отклонение было равносильно неудаче и потере независимости. И вдруг меньше месяца назад в ее дом и в ее жизнь ворвался Джонас, и прежде прямая дорога потеряла четкие контуры, раздвоилась. Глупо делать вид, будто ничего не изменилось, и противиться переменам бесполезно. Самое страшное, ей больше не кажется, что она сама выбирает, по какой дороге идти дальше.
Понимая, что ей все равно надо держаться, Лиз упорно работала с утра до ночи, цепляясь за привычный распорядок. Вот единственная сторона жизни, в которой она была уверена и считала, будто может ею управлять. Хотя следование раз навсегда заведенному режиму вносило в ее дни видимость порядка, душевного спокойствия Лиз лишилась. Она с подозрением рассматривала каждого клиента. Приближался летний сезон, и ее дайвинг-центр процветал. И хотя работа уже перестала быть для нее смыслом жизни, она по-прежнему работала без выходных.
Джонас легко порвал ткань ее жизни. Он потянул за несколько нитей и разом все изменил. Лиз уже свыклась с мыслью, что все изменилось бесповоротно, но пока не знала, как ей жить дальше. Когда Джонас уедет — а он непременно уедет, — ей придется заново учиться подавлять желания и гнать прочь мечты.
Они непременно разыщут убийцу Джерри Шарпа. Они найдут человека с ножом. Нужно верить, иначе невозможно жить. Но когда опасность минует, когда они узнают ответы на все вопросы, все станет другим. Джонас стал неотъемлемой частью ее самой. Он уедет, и образуется дыра, пустота. Придется приложить все силы, чтобы эту дыру залатать.
Ткань ее жизни и прежде безжалостно мяли и рвали. Лиз утешала себя тем, что ей удалось все починить. Правда, ткань стала совсем другой, не такой, как прежде, но дыру она залатала. И теперь залатает. Иначе нельзя.
Иногда она металась в кровати до рассвета, не в силах заснуть. В голову лезли страшные мысли: наверное, латать дыру придется прежде, чем она достаточно окрепнет.
Джонас слышал, как она беспокойно ворочается рядом. Постепенно до него дошло, что Лиз практически перестала нормально спать. Ему хотелось, чтобы она прижалась к нему, доверилась ему, но он понимал, что этого не будет. Она слишком независима — и вовсе не уверена в себе. Признаться в том, что она не может без него обойтись, ей трудно, почти невозможно. Она не привыкла ни с кем делиться тяготами жизни. Впервые в жизни ему захотелось успокоить, утешить ее. Всю свою сознательную жизнь Джонас тщательно подбирал себе удобных спутниц, у которых не было проблем, которым не нужны были ни советы, ни утешения, ни поддержка. Утешение и поддержка означают эмоциональную привязанность, к которой он считал себя не способным. Не из эгоизма, а из осторожности. Всю юность, все молодые годы Джонас только и делал, что латал за братом дыры и склеивал осколки. Поэтому он бессознательно противился положению, в котором придется оказывать такие же услуги кому-то другому.
