Галина Даниловна, главная по работе с отдыхающими, достала из сейфа Маринин паспорт, заглянула в него для верности:
– Ваш!
– Спасибо! Я вам еще что-то должна?
Женщина заглянула в журнал учета отдыхающих, прочертила указательным пальцем от фамилии до самого конца, сверяясь с датой заезда.
– Нет, все оплачено, день в день.
– Хорошее совпадение, – сказала сама себе Марина.
– Что вы имеете в виду? – переспросила Галина Даниловна.
– А? Нет-нет, это я сама себе... – Марина еще раз поблагодарила ее за хорошее обслуживание.
– Вы прямо сейчас уезжаете? Может быть, вам приготовить поесть?
– Нет, спасибо, не хочется. – Марина улыбнулась, попрощалась и вышла.
Она подогнала Мотьку к самому крыльцу домика, открыла багажник и вынесла из дома вещи. Сумка не влезала, и ее пришлось устраивать на заднем сиденье. Марина делала все преувеличенно медленно, будто ждала, что вот-вот покажется за воротами зеленый «фольксваген», «хозяйский», приедет Андрей, или Пал Палыч, как зовут его сейчас.
«Странно! Уехал, не попрощался, хоть и знал, что я уеду... – думала Марина. – Говорит, что готов был искать меня, но ничего обо мне не знал. А разве я не говорила ему свою фамилию? Тогда откуда я знаю его фамилию? Странно. Или я все забыла?!
...Впрочем, до меня ли ему было?! С его проблемами-то... Сам же сказал, что сначала скрывался, потом доказывал всем, что нет его вины в смерти друга. А потом... А потом, наверное, и забылось все. Ну да, красиво – «песочная принцесса»! Кого еще так звали, когда?! Но это все слова. Ну, три года он был занят поиском доказательств... Или четыре? Да, четыре. А потом? Почему потом-то он не пытался меня найти?!»
* * *
А все было банально. Сказка о песочной принцессе не то чтобы забылась, нет. Просто это в сказках принцы непременно встречают своих принцесс, даже после вынужденного скитания за тремя морями. В жизни все по-другому.
Да, сначала он вылезал из своих проблем. А потом, когда все встало на свои места, на него навалилась жуткая депрессия. Он тяжело привыкал к тому, что у него другое имя, биография без прошлого, никаких старых друзей – только новые знакомые. К друзьям старым можно было вернуться, но ему не хотелось. Даже с Денисом, который все о нем знал и руками которого он восстанавливал справедливость и возвращал себе честное имя, вернее, память о нем, они встречались не так часто. Наверное, проблемы способны выжигать человека, менять его до неузнаваемости. Да и доктор над его образом поработал так, что он часами рассматривал свое отражение в зеркале и не узнавал. Теперь он – другой человек. И не только в зеркале, но и в жизни. Причем в том возрасте, когда уже и менять что-то вроде поздно. Можно было только заводить заново: друзей, а вернее, знакомых, любимых, а вернее, любовниц, дом, а вернее, крышу над головой. И от всего этого было тошно. Да и слово это – «заводить» – применимо не к любимым и друзьям, а к домашним питомцам, а еще лучше – к тараканам, которые, как известно, сами заводятся.
Вот так «завелась» в его жизни Лариса. Он толком даже не помнил: он ли ее пригласил или она сама пришла. У него уже была тогда эта турбаза, правда, один-единственный гостевой домик, который он сдавал отдыхающим, а сам жил в палатке.
Да, в палатке... Как тогда, на берегу.
* * *
Он вообще любил палаточную жизнь. В ней все просто и ясно было. И другой жизни он не хотел. А Лариса... Для нее это было просто приключение: лето, море, солнце, чай у костра по вечерам из закопченного чайника и красивый мужик – молчаливый и сильный.
Лариса приехала на турбазу с компанией, а когда все собрались уезжать, она осталась. Только переселилась к нему в палатку, так как домик заняла другая компания отдыхающих.
А потом закончился сезон, пошли дожди, и гостевой домик освободился. Андрей, который вот уже несколько лет был Павлом, перешел в домик и затеял большое строительство. Хотя Лариса звала его на зиму в город, где у нее была квартира.
Но надо было знать Андрея. В город его не тянуло. Ему было там скучно. Да и дел полно было на турбазе. И он отказался.
Лариса уехала. А приехала в декабре с большим животом и расплывшимися чертами лица: нос превратился в картошку, губы вывернулись, а лоб и щеки покрылись жуткими коричневыми пятнами.
И то ли оттого, что эти превращения для него не были постепенными, к которым он мог бы привыкнуть, живи они вместе, то ли оттого, что минувшим летом произошло все слишком обыденно, Андрей, который в то время был уже Павлом, не знал, что с ней делать.
Лариса плакала, некрасиво кривя губы, и почему-то обвиняла его в том, что он ее не любит.
– Не люблю... – Андрей виновато смотрел на ее большой живот. – Но не отказываюсь от ребенка.
«Вот и ребеночек завелся», – почему-то подумал он безо всякой радости.
Казалось бы, ему сорок с хвостиком – возраст, когда мужики детей уже хотят. «Ничего подобного. Хотят – может быть. Но от любимых женщин, а не просто так», – с тоской думал Андрей. Нет, тогда уже Павел. И даже Пал Палыч.
Они промучились втроем три года. Он полюбил дочку, души в ней не чаял. И готов был жить в этой семье, ничего не меняя в жизни. Ну живут же другие без любви ради детей?! Живут! И он был готов так жить.
И тут Лариса отомстила ему за нелюбовь его: она уехала, оставив письмо. Уехала в неизвестном направлении, забрала дочку. Забыла только старенькие дочкины тапки под диваном и описанные малышкой в последний момент коричневые колготки. Видимо, сухие надела, а мокрые кинула в угол, где и забыла.
Он, как пес, нюхал эти колготки и вспоминал, как малышка каталась у него на шее, вцепляясь тонкими пальчиками ему в волосы, и визжала от восторга, когда Андрей, ставший давно Павлом, ржал как конь:
– И-го-го!
* * *
И вот расплата за нелюбовь – пустой дом и проссанные детские колготки. Он вспоминал малышку. Он скучал по ней. Но не искал Ларису, чтобы вернуть ее. С нелюбимыми женщинами из-за детей не живут.
Дочку он назвал Мариной. Лариса подозрительно спросила тогда, что это за Марина, чье имя он дочке дал?
– Марина значит «морская», – коротко ответил и надолго задумался.
Обратная дорога вдвое короче. Нет, не так: дорога к дому вдвое короче той, что от дома. Да, именно так. Можно проверить. Километраж тот же, а путь короче вдвое. Правда, на обратном пути Марина не заезжала в Донецк к подружке Наташке Стрелковой. Хотя к ней-то она просто обязана была заехать, рассказать про то, что с ней произошло, но заезжать было уже не с руки – отпуск заканчивался.
Она выехала из Севастополя рано утром следующего дня. Дядя с тетей всплакнули напоследок и махали ей по-стариковски, пока она не повернула за угол. Вот и все. И слава богу! Долгие проводы – лишние слезы.
