Она немного оживилась, разглядывая публику за столиками.
— Если бы ты знал, сколько сил пришлось положить на это заведение. Сейчас смотрю на них, и вижу не людей, а бумажки. За одним столиком сидит решение инвестиционно-тендерной комиссии, за другим — комплексная проектная документация…
— Что, два человека сделали тебе проект?
— Один. Один человек. Вот эта квадратная тетка. За два часа. С помощью телефона и авторучки.
— Да, талант. Просто самородок. А это что за опустившийся интеллигент за соседним столиком? — спросил Ян, невоспитанно тыча пальцем в сторону человека с клиновидной бородкой. — Откуда здесь этот разночинец?
— О, это наша тяжелая артиллерия. Это власть, — почтительно сказала Алина. — Наш депутат.
— А девчонок-то где таких набрали? Здорово работают.
— Все, хватит, не отвлекайся, — ревниво проговорила Алина и потянула его за рукав. — Пошли скорей, твое место не здесь, а за столом.
Стол был накрыт в кабинете Хорькова. Из-за двери доносились приглушенные пьяные голоса и позвякивание посуды.
— Совсем забыла! — Алина вдруг остановилась и достала из сумочки свой мобильник. — Держи. Будут звонить, отвечай, что занят гостями. Умеешь обращаться?
— Разберусь.
— Разбираться некогда. Смотри, эта кнопка — начало разговора. Эта — конец. Положи в карман пиджака. Достань. Опять положи. Достань. Еще раз. Надо, чтобы движение стало автоматическим, понимаешь?
— Движение становится автоматическим после пяти тысяч повторений, — сказал Ян.
— Я научу тебя быстрее.
— Кто из нас инструктор, ты или я? Нужно пять тысяч, ну минимум три тысячи.
— Так, о чем спорим? — раздался сзади голос Голопанова. — Кому еще я должен дать три тысячи?
Ян давно уже заметил его за спиной, но не стал оглядываться. Генеральный директор стоял в темном углу за тренажером, явно скрываясь, и Ян не собирался его разоблачать.
— Вы, кажется, незнакомы, — сказала Алина. — Это Ян, это…
— Да ладно, — перебил ее Голопанов, не протягивая руки, — Так, Ян Борисович, я в курсе. Мне приятно, что вы со мной. Вам со мной тоже будет приятно. Алиночка, подожди нас за столом.
— Я здесь подожду.
— Что, ревнуешь? У мальчиков свои секреты, — Голопанов взял Яна под локоть, чтобы отвести в сторонку. — Итак, Яша. Вы работаете со мной. Я планирую определенные перемены в вашей карьере. В нашей фирме некоторые позиции свободны. Сегодня все будет ясно, и тогда будем говорить конкретно. Ваши условия?
Ян вспомнил классическое дело о Золотой Рыбке из курса начальной школы. Хотя в данном случае он скорее всего имел дело с джинном. Джинны теперь носят белые сорочки от Кендзо и шелковые изысканные галстуки. Интересно, как он будет исполнять желания повелителя? Старик Хоттабыч пользовался волосками из своей бороды, а щеки этого джинна были выскоблены до младенческого уровня. Благообразная седина была подбрита по-боксерски на висках, и торчала упругим ежиком над покатым лбом. Единственным атрибутом колдовства можно было считать золотые часы, на которые джинн поглядывал каждые пятнадцать секунд. Ян еще вспомнил, что полагается исполнить три желания, но сформулировать их он не успел. Гендиректор не дал ему времени на литературные изыскания.
— Имею в виду ваш должностной оклад, — сказал он. — Вас устроит пятьсот баксов? Корша такая сумма устраивала, но у него были и другие источники.
— Такие вопросы на ходу не решаются, — замялся Ян.
— Только на ходу, Яша, только на ходу! В этой жизни все надо решать на ходу, иначе застрянете на обочине.
— Мне все равно. Пятьсот так пятьсот.
Голопанов недоверчиво наклонил голову:
— Первый раз вижу человека, которому все равно, сколько он получает.
Алина торопливо подошла к ним и потянула Яна за рукав:
— Хватит шушукаться. Надо появиться, пока там все не напились в зюзю.
Голопанов протянул руку:
— Товарищ директор, желаю удачи на экзамене. Ни пуха, ни пера.
— К черту, к черту, — за Яна ответила Алина, уводя его за собой.
Перед кабинетом она остановилась и в последний раз придирчиво оглядела костюм и поправила галстук.
— Поехали, — по-гагарински, но шепотом прокричал Ян Стрельник.
Алина перекрестилась.
— А вот и мы! — сказала она, входя в кабинет, и Ян шагнул за ней. — Еле-еле добрались…
Ему сразу стало понятно, что сегодня не придется проявлять чудеса актерского перевоплощения. Никто и не заметил, что в компанию влился директор лагеря. Содержание алкоголя в крови гостей уже достигло того самого уровня, когда слышишь только себя, когда язык так гибок и подвижен, а голос так звучен, но петь еще не хочется, а хочется срочно рассказать окружающим все, что приходит на ум. Яну показалось, что он попал куда-то на юг, потому что за столом сидели очень загорелые люди. Они говорили одновременно и громко, причем на непонятном языке. От их красно-бронзовых лиц в кабинете было жарко, и он невольно потянулся к галстуку.
— Сымай пиджачишко, — по-свойски махнул ему рукой красавец с голливудской улыбкой, — тут у нас свой этикет, междусобойный. Будем знакомы, я Никита. Дальше по часовой стрелке — Пил, Дичь, Скат.
Он привстал и протянул Яну свою руку через стол. Ян едва успел перевести в уме услышанные имена, сделав поправку на акцент собеседника. Пил — это Фил, Дичь — Дик, а Скат — Скотт.
Никита, не выпуская его руки, сказал:
— Ян Борисович! А тебе штрафная полагается. Мы тут заждались уже. У нас график железный. Ровно в ноль-ноль по первой накатили, в ноль пять по второй, а ты все где-то пропадаешь.
— Он только что из леса приехал, еле-еле успел переодеться, — сказала Алина, подталкивая Яна к свободному стулу.
— Как там лес, все горит? — поинтересовался Никита, наполняя водкой винный фужер. — Давай штрафную, хлопни с дороги, за то, чтоб пожары кончились, и тогда мы спокойно поедем в твой лагерь. Надоело уже торчать в городе. У тебя там все готово?
— Все в лучшем виде, — сказал Ян, неожиданно вспомнив, как говорил Корш. — Полет нормальный.
— Завтра поедем? Давай завтра, с утреца, в лес, на речку, с удочками посидим, давай?
— Надо лесников уговорить, чтобы пропустили. Лес закрыт из-за пожаров, никого не пускают, — сказал Ян, подняв запотевший фужер. — Но мы постараемся нажать кнопки.
— Постарайся, Борисыч. Ну, со знакомством!
Этот Никита сразу понравился Яну. Он говорил с певучим акцентом, как говорили американцы в старых советских фильмах, немного утрируя мягкость согласных. И выглядел он вполне по-американски — лоснящаяся кожа, шестьдесят четыре белоснежных зуба. Но по тому, как четко он налил водку, и по тому, что водка эта была «Московская особая», то есть разбавленная, да еще по незаметной хитрой усмешке Ян догадался, что Никита — свой.
