Сэмми отстранилась и заставила себя улыбнуться, стараясь не глядеть Нику в глаза.
— Доброе утро. Давай все-таки постараемся успеть на самолет.
Прежде чем Ник успел остановить ее, прежде чем она позволила себе ответить на его поцелуй, Сэмми выскользнула из постели и побежала в ванную.
Ник молча наблюдал, как Сэмми исчезла за дверью ванной. У него засосало под ложечкой. Ник был поражен: как резко она высвободилась из его объятий!
Может быть, успокаивал он себя, Сэмми была из тех, кто стесняется партнера после бурной ночи? Может, если бы он дал ей немного побыть наедине с собой, она не испытывала бы неловкость от его присутствия?
Пока Сэмми принимала душ, Ник перешел в свой номер и привел себя в порядок, от души надеясь, что, когда он снова увидит Сэмми, она будет той женщиной, которую он держал вчера в объятиях, — теплой, податливой, жадно наслаждавшейся его прикосновениями и дарившей в ответ свою страсть.
Но, когда Ник уложил вещи и постучался в номер напротив, дверь ему открыла вовсе не вчерашняя Саманта. Сэмми была холодной, собранной и какой-то… отстраненной. Словно они впервые видели друг друга.
— Сэмми? — удивленно произнес Ник.
— А, хорошо, что ты собрался. Я тоже готова, так что мы можем идти.
Тупая боль, засевшая в желудке, поднялась выше. Сердце Ника пронзила острая боль. Так, значит, Сэмми действительно хочет поставить его на место, сознательно ведет себя так, будто не было вчерашней ночи?
А чего ты ожидал, Ник? Что она найдет тебя настолько неотразимым, чтобы броситься к твоим ногам и признаться в вечной любви?
Когда пришел лифт, Ник резко вдавил в панель кнопку, как бы желая отыграться на ней за свое разочарование. Кому, черт побери, нужна женщина, которая сгорает от страсти, а через секунду холодна как лед?
И все же Нику очень хотелось хотя бы две минуты побыть наедине с Сэмми и посмотреть: может быть, ему все же удастся пробиться сквозь стену ее равнодушия. Но у него не было этих двух минут. В лифте они ехали не одни, в фойе было полно народу, таксист, мало того, что был болтлив, имел к тому же большие уши. А в самолете Нику пришлось бы повышать голос, чтобы Сэмми услышала.
Если бы «Скайберд 2000» не поставили на внеплановый ремонт, им не пришлось бы лететь коммерческим рейсом. Они могли бы побыть наедине. Ник смог бы поговорить с Сэмми, которой некуда было бы убежать.
А сейчас оставалось только сжимать зубы и кулаки и удивляться, как, черт возьми, могла эта женщина сидеть спокойно рядом с ним и читать какой-то дурацкий журнал.
В Далласе им снова пришлось пересаживаться на другой самолет. По пути на автобус, который должен был отвезти их в другой аэропорт, откуда вылетал второй самолет их рейса, Ник взял Сэмми за руку и увлек в уголок, где было не так людно.
— Сэмми, я хочу поговорить с тобой о…
— Я тоже хотела с тобой поговорить. На чем ты остановился? Ты уже решил, будем ли мы строить дешевые пассажирские самолеты?
Ник чувствовал себя так, словно его ударили кулаком в грудь, в самое сердце. Он только что провел самую чудесную ночь в своей жизни, он влюбился в эту женщину. Хотя Ник впервые подумал об этом, мысль эта не удивила его — от нее зависело теперь его будущее. А Сэмми собирается говорить с ним о самолетах?
У Ника словно что-то оборвалось внутри. Он крепче сжал руку Сэмми.
— Так вот для чего понадобилась вчерашняя ночь — чтобы я согласился на твой проект?
Слова эти еще не успели слететь с его языка, а Ник уже знал, что совершил самую большую ошибку в жизни. Чтобы понять это, было достаточно увидеть, как зажмурилась Сэмми, как от лица ее отхлынула кровь.
— Сэмми, я не хотел…
— Отпусти меня!
Сэмми произнесла это шепотом, но Нику было бы гораздо легче, если бы она закричала.
— Сэмми…
— Пожалуйста, пойдем.
Но Ник продолжал держать Сэмми за руку. Он знал, что если отпустит ее сейчас, то никогда уже не коснется ее руки, не будет держать ее в своих объятиях.
— Саманта, прости. Я вовсе не думаю то, что сказал. Ты ведь знаешь.
— Не думаешь? — Сэмми открыла глаза. — Это не имеет значения.
Взгляд ее был тусклым и безжизненным. Ник почувствовал, как немота сковала ему язык. Он отпустил руку Сэмми. Теперь эта женщина для него потеряна.
Следующая неделя была самой несчастной в жизни Ника. Он изо всех сил старался не замечать, что Сэмми намеренно избегает его. Никогда в жизни ему не было так больно, разве что в семнадцать лет, когда мать Ника в порыве гнева бросила ему в лицо, что Генри — не его отец.
Тогда Ник думал, что ничего не бывает больнее, чем когда тебя предает родная мать, а твой отец — или же человек, которого ты всю жизнь считал своим отцом, — отворачивается от тебя. Он думал, что никто и никогда в жизни не сможет сделать ему больнее.
Как он ошибся! Как больно было ему теперь, когда он видел, как исчезает улыбка с лица Сэмми, стоит ей только заметить его в другом конце коридора. Когда Ник видел, как она отворачивается и уходит при его приближении, ему казалось, что сердце его вот-вот разорвется. Когда он слышал, как затихает ее смех…
Саманта, я люблю тебя!
Господи, ну почему он оказался таким идиотом? Как он мог обидеть Сэмми? Ведь он знал, что говорит ерунду, знал в тот самый момент, когда те ужасные слова слетели с его языка. Сэмми никогда не стала бы использовать его или продавать себя. Она была явно неспособна на такой холодный расчет.
Но даже если бы он и не верил до конца в ее порядочность, как мог он не верить в искренность ее страсти в ту ночь в Новом Орлеане? Ведь Сэмми буквально вспыхивала, как факел, при каждом его прикосновении. Она хотела, по-настоящему хотела Ника, точно так же, как хотел ее он — в самой глубине души. Это было видно по ее глазам, ее вздохам, движениям ее тела.
Боже, если он не перестанет думать о Сэмми, то просто сойдет с ума. Но он не мог, да и не хотел перестать о ней думать.
Ник снова и снова переживал каждую секунду той ночи. Дрожь, проходившую по телу от прикосновений Сэмми. Ее шелковую кожу под своими пальцами, вкус ее губ и языка. Светлые курчавые волосы, скрывавшие тайну ее женственности, которую она так охотно и так страстно раскрыла ему. Свежий запах ее волос, ее вздохи, невнятные горловые звуки. Какой мужчина не пошел бы на все — даже на убийство — ради такой женщины?
Саманта, я хочу тебя!
В пятницу, через две недели после их возвращения из Нового Орлеана, Ник твердо решил, что должен что-то предпринять. Он больше не мог этого вынести. Даже если Сэмми будет ненавидеть его и после этого, все равно Ник должен извиниться за свои слова. Он должен попытаться достучаться до Сэмми, дать понять, как сильно он ее любит, хочет, как она необходима ему. Он не может сказать ей об этом, — после его непростительной грубости в аэропорту Сэмми все равно не поверила бы, — но, может быть, он сможет показать ей это, если не сейчас, то когда-нибудь.
