— Как он выглядит?
— Все такой же. Только вот носит линзы, — говорю я, вспоминая, каким слепым он был без своих очков с толстыми стеклами. — Или операцию сделал.
— Не облысел?
— Нет.
— А его жена? Красивая или не очень? — допытывается Кейт, словно это ее бывшего мы выслеживаем в Интернете.
— Не знаю. Довольно красивая. Невысокая. Хорошие зубы.
— Блондинка? — предполагает Кейт.
— Нет. Похожа на латинку... или очень загорелая... Сейчас. Я скопирую.
Я посылаю Кейт три фотографии: на одной Райан и Анна рука об руку стоят на причале в красных флисовых куртках, собака, вытянувшись в струнку, замерла у их ног; на другой — Анна победоносно улыбается на горе с заснеженной вершиной; на третьей — Анна крупным планом, с выразительными красными губами, волосы собраны в гладкий низкий пучок.
Мгновение спустя Кейт открывает мое письмо и восклицает:
— Черт! Она же молодая. В дочки годится.
— Пожалуй, она действительно выглядит молодо, — говорю я, осознавая, что никогда, похоже, не сосредоточиваюсь на возрасте, по крайней мере у тех, кто моложе меня. Как будто я сама остановилась на тридцать первом году.
— Тебя это не волнует? — спрашивает Кейт. — Ты не ревнуешь? Может быть, что-нибудь чувствуешь?
Я улыбаюсь потоку ее вопросов и говорю, что ей нужно перейти на кофе без кофеина.
— Я перешла, — признается Кейт.
— Может, тебе завести рыбок? — дразню я подругу. — Считается, что они действуют успокаивающе.
Она смеется и снова спрашивает, не ревную ли я.
— Нет. Не ревную, — правдиво отвечаю я, продолжая просматривать восемьдесят семь фотографий Райана, Анны и их собаки, в большинстве своем идиллические кадры на природе. Более того, я говорю Кейт, что разглядываю их как снимки незнакомых людей, а не мужчины, за которого едва не вышла замуж. — Он выглядит по-настоящему счастливым. Я за него рада.
— Ты напишешь ему? — спрашивает Кейт.
— А следует ли?
— Строго говоря, должен он, раз это он захотел добавить тебя в список друзей... Но переступи через себя, прояви великодушие.
— Что мне написать?
— Что-нибудь общее.
— Например?
— Например... э... «Рада, что у тебя все хорошо, что ты по-прежнему преподаешь, любишь отдых на природе. Всего доброго, Тесс».
Я набираю эти предложения буквально и отправляю, чтобы не мучиться над формулировкой. И тут же моя фотография, где я позирую, появляется на его «стене». По сравнению с его претендующими на художественность снимками мое фото, на котором я застыла вместе с детьми рядом с рождественской елкой, кажется крайне неестественным, в нем нет ни живости, ни непосредственности, пойманных в фотографиях Райана.
— Порядок. Сделано, — говорю я, думая, что надо обязательно сменить фотографию в своем профиле. К сожалению, ничего величественного, с горными вершинами, у меня нет. — Разместила.
— Разместила? На его «стене»? — в ужасе восклицает Кейт.
— Как ты мне и сказала! — паникую я, гадая, какую ошибку я только что допустила.
— Нет! Нет! Я не говорила! Нужно было послать ему письмо по электронной почте. Частным образом. А не на его «стену»! Вдруг он не захочет, чтобы жена его увидела! Она может тебя запрезирать. Или огорчиться.
— Сомневаюсь. Она выглядит абсолютно счастливой.
— Ты же ничего о ней не знаешь.
— Ну так что, мне его удалить?
— Да! Немедленно... О, черт. Мне нужно ехать в парикмахерскую... но держи меня в курсе.
Я со смехом отключаюсь, завороженная последним снимком — черно-белой фотографией Анны, завернувшейся в большое одеяло у костра и с любовью глядящей в объектив. Я опять убеждаю себя, что не испытываю ревности, но не могу отрицать крохотного, неопределенного укола в груди, который повторяется несколько раз в течение дня, заставляя меня возвращаться в «Фейсбук» и снова и снова проверять страницу Райана. К пяти часам он еще не ответил на мое сообщение, но изменил последние сведения на: «Райан благодарит свою жену за предусмотрительность».
Гадая, в чем же заключалась предусмотрительность Анны, я возвращаюсь к фотографии у костра и наконец-то определяю природу возникшей ранее острой боли. Это не ревность, по крайней мере она никак не ассоциируется с Райаном и его женитьбой, а скорее тоска, связанная с Ником, с моим браком, с воспоминаниями о нашем знакомстве, о прошлом. Если и есть какое-то чувство, то это зависть к выражению полного удовлетворения на лице Анны; к тому, что скорее всего Райан вызвал у нее улыбку, он сделал снимок, потом перевел его в черно-белый вариант, а затем вывесил на «Фейсбуке»; зависть ко всему, чего никогда не будет в моем доме. Во всяком случае, теперь.
Уже совсем вечером, когда Райан наконец-то прислал мне ответное электронное письмо («Я тоже рад тебя видеть. Красивые дети. Ты все еще преподаешь?»), я рассказываю Нику о нашей переписке, надеясь получить удовлетворение от его реакции собственника. Или, возможно, услышать ностальгические слова о наших отношениях — ведь именно Райан свел нас вместе.
Но Ник качает головой и говорит:
— Стало быть, у этого парня есть страничка в «Фейсбуке».
Затем берет пульт и включает Си-эн-эн. Андерсон Купер дает ретроспективный сюжет о цунами, на экране мелькают ужасающие сцены разрушений.
— А чем плох «Фейсбук»? — с обидой больше за себя, чем за Райана, спрашиваю я.
— Ну, для начала, это абсолютно пустая трата времени, — отвечает Ник, чуть прибавляя громкость, чтобы послушать рассказ о трагедии британского туриста.
Тем самым он намекает, что у меня есть время, которое можно тратить впустую, тогда как он занятой хирург и у него есть дела поважнее.
— Ничего подобного, — говорю я. — Это отличный способ восстановить связь со старыми друзьями.
— Угу. Скажи это кому-нибудь... Нет, лучше скажи это как его там...
Затем Ник игриво мне подмигивает и снова устремляет взгляд на экран телевизора, безмятежный, как и в самом начале, когда я разорвала помолвку с другим человеком ради простой возможности быть с ним. Когда-то это больше всего мне в нем нравилось — его непоколебимая уверенность в себе, — но теперь это кажется разновидностью безразличия. И, притворяясь, что увлечена документальным фильмом не меньше Ника, я лихорадочно вспоминаю, как все было, как все начиналось.
«Привет, Ник. Это Тесса Тейлер. Из подземки».
Помню, как я писала эти слова, набираясь смелости позвонить ему, практикуясь на Кейт, меняя тон от грустного до страстного и бодрого.
— Повтори-ка, — требовала Кейт со своего излюбленного поста на моем диване-футоне — собственно, только тут и можно было сидеть с тех пор, как полтора месяца назад Райан съехал, прихватив с собой наш диван. — И без вопросительных интонаций на этот раз.
