возьмем.
— Вот твое сердце выбрала меня, но ты бы за меня не пошла замуж, — накрываю Соню одеялком, а она его упрямо скидывает.
— Пошла бы, будь ты поумнее, Валер.
И мне нечего возразить. В памяти всплывает бледное лицо Вики и огромные глаза, когда Юра без лишних расшаркиваний перед племянницей представил меня, как ее будущего мужа. Что я тогда сделал? Усмехнулся и окинул пренебрежительным взглядом, оценивая по принципу “мордашка миленькая - жить можно”, а затем с гримасой “вот чокнутая” наблюдал за громкой истерикой.
Накрываю лицо ладонями и тяжело вздыхаю. Да я прямо-таки дамский угодник, которому хочется лопатой по харе въехать, чтобы мозги встали на место. И почему Юра решил, что у меня однажды все же произойдет просветление и осознание, что Вика — моя жена? За что-то же он зацепился своим паучьим чутьем. Когда она убежала, а Юра встал с усталым вздохом и оправил пиджак за лацканы в намерении образумить племянницу, я сказал:
— Как грациозно она снесла на своем пути кресло.
Юра тогда оглянулся, прищурился и хмыкнул. Вот та нить, за которую он ухватился. А я правда был удивлен, как такая хрупкая и миниатюрная девица за несколько секунд превратилась в фурию без тормозов и без стремления показать себя с лучшей стороны. Назови ее тогда истеричкой или дурой, вряд ли бы сейчас сидел у кроватки с Соней, которая сосредоточенно сосет большой палец и смотрит на меня своими огромными, как у мамы, глазами. Заметив мой взгляд, она агукает и улыбается, будто спрашивает “чего ты загрузился, папуль?”.
— Она, что, до сих пор не спит? — обеспокоенно интересуется Вика.
На секунду мне становится совестно, что я не справился с простой задачей усыпить дочь. Что же я за отец такой, однако меня все же радует, что она хотя бы не плачет. Если бы были еще и слезы с криками, то мое отцовское эго точно оказалось посрамлено.
— Нет.
— Почему?
— Почему ты не спишь? — задаю тихий вопрос Соне, а она фыркает и отворачивается, дернув ножками. — Если я ее правильно понял, то она сама решит, когда ей спать.
Напряженное молчание на несколько секунд, и тихий ответ с открытой, но ласковой угрозой, от которой у меня от затылка до копчика пробегает волна мурашек:
— Ну, мы это еще посмотрим.
— Погоди минутку, — Вика зевает, — мне надо найти свое секретное оружие на такие случаи.
— На какие?
— Когда Соня просто лежит и не спит из-за упрямства, — сердито бурчит Вика.
— Может, ее оставить, и она заснет?
— Будет орать, — печально вздыхает и ее голос становится монотонным. — Лекция номер шесть, часть вторая философская мысль эллинистической эпохи…
— Что? — охаю я, а Соня замирает в кровати и вытаскивает изо рта большой палец.
— Мы остановились на том, что Эпикур основал школу в Афинах и назвал ее Садом, — Вика игнорирует мой вопрос.
Зачитывает ровным голосом лекцию об Эпикуре, его учениках, школе и вопросах, которые они поднимали, и Соня вырубается буквально через пару минут.
— Заснула, да? — шепотом спрашивает Вика.
— Да, — удивленно отвечаю я.
— Как обычно, хватило только на пару абзацев, — с небольшим разочарованием отзывается Вика, — мы так с ней курс философии пройдем к ее совершеннолетию. И обидно, при истериках это не работает.
А у меня сердце плавится от ее голоса. Ничего похожего не будила во мне ни одна женщина: щемящую нежность, тихое удивление и страх потерять эту нить, что сейчас оплела меня, Вику и нашу дочь.
— А теперь давай по-тихому линяй оттуда, — шепчет Вика. — И все, я отключаюсь.
Встаю и бесшумно отступаю к двери, не спуская глаз с Сони. Буду в курсе, что у нее есть особая любовь к философии. И сколько мне предстоит узнать о ней, о жене и о всей нашей семье, в которой я раньше лишь видел выгоду и неудобства, а под ним скрывалось нечто теплое, уютное и мягкое. И оно расцвело вопреки обидам, ошибкам и упрямству. Прошла трещина , которая задела меня и Вику, и тонкие стебельки привязанности пробились на свет, а вот расцветут ли они…
Стою минуту в темном коридоре и решительно шагаю к Викиной спальне. Не заперто. Бесшумно и медленно нажимаю на ручку, также аккуратно открываю дверь и вхожу. Стыдно признаться, но чувствую подростковый страх, что меня сейчас с криками отвергнут, прогонят, а затем накинут того язвительного смеха, которым можно растереть в порошок мужское эго.
Я в свое время согласился с Викой на раздельные спальни, но теперь мнение кардинально поменял, и если она сейчас взбрыкнет, то я сам прочитаю ей лекцию о супружеском ложе с философским подтекстом. Кровать у нас будет одна и точка. Мы муж и жена, которые должны сблизиться, а где это делать, если не под одним одеялом? И никаких компромиссов в этом вопросе.
Скидываю рубашку и стягиваю брюки. Шаг, и на меня накатывает возбуждение, которое сейчас, наверное, не к месту. Я же хочу с лаской и нежностью подкатить к спящей Вике, обнять ее и вслушаться в ее тихое сопение, а теперь я хочу большего. Хочу ее стонов, насладиться ее изгибами тела, почувствовать влажное и обволакивающее тепло… В глазах темнеет, и я медленно выдыхаю.
Сажусь на кровать, прислушиваюсь к тишине, и жена моя не кидается на меня с криками, что радует. Спит. Через секунду я уже под одеялом, обнимаю Вику и понимаю, что она в моих руках голая. Вот совсем голая, даже без белья. Это меня шокирует так, что сердце пропускает пару ударов. Она меня ждала? Или я выдаю желаемое за действительное?
Целую Вику в шею, выжидаю, и она внезапно разворачивается ко мне лицом и шепчет, коснувшись щеки:
— А я тебя ждала…
Последняя нить, что удерживала сердце, рвется, и мне кажется, что я падаю в пропасть с обрыва, затаив дыхание. Она рядом, не убегает, не кричит и не отталкивает.
— Вот и пришел, раз ждала, — хриплым шепотом отвечаю я.
Пробегает пальцами по шее и ныряет рукой под одеяло. Скользит ладонью по груди к напряженному животу и говорит с тенью смущения:
— Я хочу тебя коснуться.
— Коснись, — я издаю что-то между стоном и рыком.
Когда ее теплая ладонь
