ему, что он больше не может делать то, что делал со мной.
Когда я услышал из своей комнаты, как что-то упало, я встал и выскочил из комнаты, чтобы увидеть его в кресле, откинувшегося назад и крепко спящего. Пульт упал на пол, а бутылка, из которой он пил, свободно болталась у него в руке. Я не был на сто процентов уверен в том, что намеревался сделать, но знал, что это был единственный момент, когда я смог бы это сделать.
Когда я встал над ним, а он не двинулся, я наклонился вперед, положил обе руки ему на шею и начал сжимать ее. Он проснулся, его глаза налились кровью либо от недостатка сна, либо от алкоголя. Я не был уверен от чего именно. Да и мне было плевать. Он вцепился руками в мои так же, как я вцеплялся в его, когда он приходил ко мне в комнату.
Бывали дни, когда он избивал меня так сильно, что мама говорила мне не ходить в школу и сидеть на заднем дворе, где ему было меня не видно. Было тяжело скрывать синяки на шее, и иногда учителя задавали вопросы. Но я на них не отвечал, и, наверное, им не платили столько, чтобы это их заботило.
Он пытался ударить меня, но дело в том, что когда тебя так много раз бьет один и тот же человек, через некоторое время ты становишься к этому безучастным.
Я намеревался отпустить его. Правда-правда. Но взгляд его глаз говорил мне, что он собирается заставить меня заплатить за мое высокомерие, и я знал, что этого нельзя позволить. Поэтому я надавил сильнее, перекрывая ему дыхание. Он впивался пальцами все глубже в мои руки, пытаясь вырваться, но он был пьян, а я чертовски трезв. На этот раз ему не удалось избить меня, как бы он ни старался.
Я помню улыбку, которая появилась на моих губах, когда я смотрел, как он теряет сознание от недостатка кислорода, и как я не отпустил своей хватки.
Мама вернулась домой той ночью, а может быть, и на следующее утро, я потерял счет времени, и обнаружила его в кресле, не дышащим, и меня на полу, наблюдающим за ним и ждущим, когда он вскочит.
В глазах моей матери я увидел лишь облегчение.
Она села в тюрьму за его убийство вместо меня. Это был единственный акт любви, который я увидел от нее, по крайней мере, на моей памяти. Я не видел ее с того дня и, честно говоря, не собираюсь никогда видеть впредь.
Интересно, не потому ли меня так тянет к Ориане? Ее спокойствие, ее мягкость ― я не сталкивался с этим раньше.
И мне весьма нравится это ощущение.
Быть с кем-то таким добрым.
Нежным.
Степенным.
Вообще-то, она мне весьма нравится.
Кайлер стоит у моей двери.
Я удивлена видеть его вновь.
Он хорошо выглядит, но, впрочем, он всегда так выглядит. Внешность никогда не была проблемой для Кайлера. Проблема была в том, что его личность не совсем совпадала с моей.
Он протягивает мне стопку бумаг. Когда я просматриваю первую страницу, то узнаю бумаги на развод.
― Ты ничего не попросила? ― спрашивает он, словно удивляясь.
― Это все твое, ― отвечаю я.
Кайлер засовывает руки в карманы, услышав мои слова.
― Я был плохим мужем. Я даже не собираюсь этого отрицать. Но ты была хорошей женой. ― Я начинаю говорить, но он поднимает руку. ― Дай мне закончить. ― Я киваю, чтобы он продолжал. ― Я изменял тебе не только эмоционально, но и физически. Я не знаю точно, почему я это делал, но решил, что ты должна знать.
Его признание шокирует и ранит одновременно.
Боже мой, это больно.
Правда больно.
Я сжимаю грудь и чувствую, как из глаз вытекает слеза.
Я спрашивала Кайлера об этом прежде, и он солгал. Неужели все было ложью?
― Я отдал тебе дом в Хэмптоне, Ориана. Ты заработала его. Он твой.
Я не могу ответить. Как он мог сбросить такую бомбу и ожидать от меня чего? Благодарности?
Неужели наш брак был дорог только мне?
― Джейк видит в тебе только объект, ты ведь знаешь об этом? ― говорит он, затем достает телефон и нажимает на воспроизведение записи.
И я слышу голос Джейка.
― А теперь она моя шлюха. Похоже, ты не знал всей ее ценности. Но мусор одного человека всегда является сокровищем другого.
Когда я смотрю на лицо Кайлера, то вижу, что он улыбается.
― И это тебя радует? ― недоверчиво спрашиваю я, услышав, как другой мужчина называет меня мусором. Как это может вызывать улыбку на его лице? По крайней мере, я знаю, что Джейк сказал это, потому что дразнил Кайлера, я же не дура. Но за то короткое время, что я его знаю, Джейк показал мне больше, чем мой муж за весь наш брак.
― Я просто подумал, что ты должна знать. ― Он пожимает плечами.
― Чтобы что? Чтобы я ушла от него? ― Я качаю головой. ― Этого тоже не случится. Я счастлива с ним. Почему тебя это так бесит, когда ты спал с другими женщинами? Почему это вообще тебя беспокоит? ― спрашиваю я, разочаровываясь с каждой секундой все больше. ― Вообще-то, знаешь что? Тебе стоит уйти. Думаю, так будет лучше. Просто. Уходи. ― Я возвращаюсь в дом и пытаюсь закрыть дверь, но он придерживает ее рукой.
― Мне жаль, Ориана.
― Тебе должно быть жаль, ― рычу я, а потом толкаю сильнее, и дверь наконец закрывается.
― Ориана. ― Я оборачиваюсь и вижу Симону, на ее лице написано потрясение. Она обнимает меня, а затем то же самое делает мой брат ― обнимает меня сзади. Мне повезло, что в моей жизни есть такие люди, мало кто может сказать то же самое. Например, те женщины, которым помогает Джейк. У них нет такой роскоши. Единственная роскошь для них ― это он, и я полагаю, что, несмотря на то, как плохо это звучит, все его женщины, с которыми я встречалась, кажутся счастливыми. Возможно, это иллюзия, но я не уверена.
― Я в порядке. Обещаю, все хорошо, ― говорю я им, когда они отпускают меня. ― Он отдал мне дом в Хэмптоне.
―
