Она беспомощно качнулась к нему, его прикосновение, его запах манили, соблазняли ее, но она вспомнила терзания минувшей ночи. Никогда больше, поклялась она себе, и, опустив глаза, пробормотала:
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — и добавила, пытаясь резко переменить тему:
— Надо торопиться, если мы решили навестить Селину.
Карло почти отбросил ее от себя, его ярость обрушилась на нее, как арктическая пурга.
— Вот как! Нам надо во что бы то ни стало, немедленно отправиться и навестить Селину, говоришь, — рявкнул он. — Бог ты мой! «Не понимаю» — зло передразнил он ее. — Вот в чем твоя беда, Хэлина, ты так и не поняла, никогда не хотела понять. — Он смерил ее мрачным взглядом с головы до ног, словно раздел донага. — Бог ты мой, у тебя тело женщины и чувственные потребности женщины, как мне хорошо известно, но разум ребенка. Если когда-нибудь надумаешь повзрослеть — дай мне знать. Я уже потратил впустую массу времени.
Хэлин содрогалась от его слов, не особенно вникая в их смысл, но пришла в ярость, когда ее назвали ребенком. Уж он-то позаботился, чтобы она не осталась невинной девочкой, с горечью подумала она. И в порыве обиды зло ответила:
— Жаль, что ты не пришел к этому выводу до того, как женился на мне. Тебе нужно было остаться с Катериной. Очевидно, она больше в твоем вкусе.
Губы Карло скривились в понимающей улыбке. — Возможно, ты права. Во всяком случае, Катерина на сто процентов женщина, и не боится показать это. Тебе не повредило бы взять у нее пару уроков, — многозначительно заключил он и направился к двери. Потом остановился и повернулся к Хэлин лицом. — Еще одна вещь, Хэлина. Ты будешь по-прежнему делить со мной постель.
Ее глаза распахнулись от ужаса. — Ты шутишь, — выпалила она, возмущенная его наглостью.
— Это не шутка, mia sposa. Ты частенько делала из меня дурачка, но больше этого не будет. Я не позволю, чтобы София раззвонила всем вокруг, что моя жена через несколько недель ушла из моей кровати, понимаешь? — резко спросил он.
— А что случится, Карло? Люди усомнятся в твоей мужской потенции? — усмехнулась она. — Конечно, очень жаль, но спать с тобой я не буду.
— Нет, будешь, — прервал он и какой-то кошачьей походкой приблизился к ней. Взгляд его черных глаз, казалось, прожигал ее насквозь. — Не волнуйся, ни о чем я тебя просить не буду, не думаю, что вообще смогу к тебе прикоснуться, так я сейчас настроен по отношению к тебе. Что касается вопросов насчет моей потенции, то какие здесь сомнения… — Он вызывающе провел рукой по ее животу. И пошутил:
— Ты — ходячее доказательство.
При этих словах она стала вся пунцовой. Ее бросило в дрожь, когда его рука скользнула с живота ниже, к бедрам. Но тут он резко оттолкнул ее.
— Ну, нет, Хэлина, я устал от твоих игр. Как это ты выразилась? — протянул он насмешливо, в то же время прекрасно сознавая, какое впечатление произвело на нее его прикосновение. — Ax, основополагающий. Так вот, если тебе понадобится утолить свой основополагающий аппетит, тебе придется умолять меня на коленях и, может быть, я снизойду, — повернувшись на каблуках, он вышел и хлопнул дверью.
Хэлин опустилась в кресло, ее ноги дрожали. Он ушел, но легче ей от этого не стало. Она думала, что знает его во всех мыслимых состояниях, но это было что-то новое. Она все еще не могла собраться с мыслями, чтобы в точности уяснить, что именно он имел в виду. К тому же чувствовала себя слишком эмоционально выжатой, чтобы заняться этим. Ей надо бы себя поздравить: на этот раз она отвратила его от себя навсегда. Она прочла это в его глазах, когда он повернулся и покинул комнату. Так почему же она ощущала лишь холодное, отупляющее отчаяние?
Позднее, приняв душ и сменив туалет, Хэлин присоединилась к Карло в салоне, где София подала им кофе и сэндвичи. Она так суетилась вокруг Карло, будто он отсутствовал не три недели, а три месяца.
Он не пытался заговорить с ней. А когда Хэлин робко предположила, что пора отправляться к Селине в больницу, его презрительный взгляд и холодно-вежливый ответ чуть не довели ее до нервного срыва. У бедной Софии, которая деловито убирала посуду, не осталось никаких сомнений, что между ними произошло что-то серьезное.
Когда они приехали, Алдо и Анна были уже в больнице и встретили их с радостью. Седине стало намного лучше, ее глазки загорелись, когда она узнала дядю Карло. В ее компании Карло тоже стал совершенно другим человеком, его улыбка обрела теплоту и нежность, его терпение, когда он отвечал на ее детские вопросы, казалось неистощимым.
Алдо пригласил их поужинать в частный клуб, предварительно заказав там столик. Анна выглядела и чувствовала себя намного лучше, чем когда Хэлин виделась с ней в последний раз, и они мило беседовали под стук меняющихся тарелок. К Хэлин Карло по-прежнему был настроен крайне холодно, и друзья скоро поняли, что у них что-то неладно. По мере того, как вечер подходил к концу, Карло перестал даже утруждать себя обычной вежливостью. На каждое замечание Хэлин он отвечал ядовитым сарказмом. Одну особенно резкую колкость Хэлин просто не смогла вытерпеть — она извинилась и вышла в туалетную комнату. Анна тотчас последовала за ней, а ее первые слова были:
— Давай-ка, Хэлин, расскажи мне, что у вас случилось?
К ужасу Хэлин, из глаз у нее хлынули слезы, она разрыдалась и, растеряв последние остатки самообладания, выплакала душу на плече у Анны. Перемежая свой рассказ всхлипываниями, она вдруг выложила Анне всю историю, начиная с первого дня, когда она встретила Карло в Риме. То, что она доверила свою тайну кому-то еще, несколько уняло боль в сердце, слезы высохли, но реакция Анны оказалась для нее полной неожиданностью. Та расхохоталась.
— О, Хэлин, какая же ты дурочка! Карло никогда не смог бы жениться из мести, его отец еще — да, но сам Карло — никогда. Я знаю его много лет, он жесткий бизнесмен, но сердце у него действительно романтическое. Бог ты мой, девочка, да ведь он тебя любит. Всему миру это видно по его глазам каждый раз, когда он смотрит на тебя, а смотрит он на тебя большую часть времени.
Хэлин была потрясена реакцией Анны. Но когда она задумалась над тем, что та сказала, ее мысленному взору предстали яркие образы: красная роза в кофейной кружке, прогулка на вертолете, чтобы доставить ей удовольствие, вилла, которую он хотел назвать ее именем. Возможно, Анна права. В глубине ее сердца забрезжил первый слабый луч надежды. Может ли это быть, что Карло любит ее и любил всегда? В Риме она вначале верила, что да, любит. Кажется Ларошфуко сказал: «Когда любишь, сомневаешься даже в том, чему особенно веришь». Как это верно, подумала она.
Снова заговорила Анна:
