Глава XVII
О том, что я могу забеременеть, я думала часто – и с неприязнью, – но теперь это был факт, и сознание того, что я ношу ребенка, изменило для меня все. В ту ночь, когда я лежала без сна, это и многое другое открылось мне. До сих пор я стремилась к успеху и не принимала в расчет человека, за которого вышла замуж, видя в нем лишь инструмент, который я могла использовать для достижения своей цели. Теперь он начинал играть в моей жизни более важную роль – он был способен повлиять на будущее моего ребенка; и впервые я смогла признаться себе в том, что вышла за него замуж ради своего собственного положения. Мой ребенок будет носить гордое имя, его домом будут Семь Очагов, и ему не грозит такая жалкая судьба, какой была моя.
Всю эту долгую ночь, а я слышала, как в нижнем зале пробивал каждый час, я думала, что ребенок придает моей борьбе гораздо более глубокий смысл. Если все это время я стремилась обеспечить только свое собственное благополучие – избавиться от серости и нищеты, то теперь я должна бороться и победить ради всего будущего моего ребенка.
Утром я спустилась в темную еще кухню перехватить кусочек перед тем, как отправиться на рисовые болота (так как в этот день мы собирались засевать рисовое поле). Не успела я открыть шкаф, как со двора меня окликнул тревожный голос Шема: "Миз Эстер, миз Эстер", и я вышла навстречу ему.
Он тихо сказал:
– Неприятнаст' случилась, миз Эстер. Работ'наки говорят, что не пойдут сегодня на болота. Вот, смо'рите. – Он вручил мне сложенный лист бумаги. Это было что-то вроде плаката, в темноте трудно было разобрать, что на нем.
– Что это, Шем?
– Это одна из тех штук, что Союз лояльных везде поразвешал. 'Десь сказано всем нам цветным, чтоб приехали в Дариен и зарегистрировались сегодня.
– Откуда она взялась, Шем?
– Да это все Джон Итон. Привез ее из Дэриена той субботой и другим сказал про это – подбивал всех, как он умеет. Что это значит, миз Эстер?
– Да это политики, Шем, – они хотят зарегистрировать всех негров. Чтобы вы смогли голосовать во время выборов. Но ведь у вас три дня для регистрации. Скажи им, что сегодня никак нельзя уезжать. Ведь именно сегодня должен быть посеян рис.
Он озадаченно почесал затылок:
– Да я уж говорил им – это чертов Джон Итон сбивает их с толку.
– Где они сейчас?
– В хижинах – собираются в дорогу.
Я минуту стояла, размышляя, как быть в этой ситуации, так как представляла, что это своего рода кризисный момент: то, каким образом я его улажу, повлияет и на исход всех будущих конфликтов. Я слишком много слышала о беспорядках на соседних плантациях и не хотела, чтобы такое повторилось у меня. Право голосования, только что утвержденное Конгрессом и распространяемое на Юге Союзом лояльных, с тем чтобы привлечь освобожденных негров к выборам, не меняло дела, криво усмехнувшись, подумала я. Тем не менее понятно было стремление негров поскорее воспользоваться возможностями, дарованными им свободой.
Когда я шла в рассветной мгле вместе с Шемом по направлению к хижинам, то решила, как буду говорить с ними. Они прекрасно сознавали, что теперь они свободные граждане с такими же, как у меня, правами; и мне надо прибегнуть к логике и убеждениям, чтобы говорить с ними как с равными себе.
Однако, когда мы прибыли к хижинам, моя решимость ослабла. Я увидела, что нам следовало поторопиться. Они уже собрались на площадке, и было ясно, что сейчас они двинутся по тропинке, ведущей к Черному Берегу, в сторону Дэриена. Когда мы подошли к ним, они сгрудились вместе и настороженно смотрели на меня и Шема. От меня не ускользнула торжествующая улыбочка на лице Джона Итона.
Но я подошла к ним поближе. Остановившись, я улыбнулась.
– Доброе утро. – Я была приветлива, как всегда. – Шем сказал, что вы собираетесь в Дэриен на регистрацию.
Когда я переводила взгляд с одного на другого, они, еще настороженные, прятали от меня глаза, и я невольно подумала, что это те самые негры, которые еще вчера так бурно приветствовали меня на празднике рисового зерна. Теперь от их доброжелательства не осталось и следа. Бормотание, как слабый ветерок, проносилось по поляне, но открыто не высказывался никто. Но я заметила, как Стелла вскинула голову и, осмотревшись вокруг, встретилась насмешливым взглядом с Джоном Итоном. Я спокойно заговорила:
– Дайте я вам объясню, почему нет никакой пользы ни вам, ни мне от того, что вы сегодня отправитесь в Дэриен. Вы можете отправляться, конечно, – вы свободные люди. Но если вы уйдете, вся ваша работа и мои деньги пропадут даром. Если же вы останетесь и мы посадим рис, то это означает деньги и для вас, и для меня. В конце года вы будете держать в руках много денег – на деньги вы сможете купить и одежду, и еду, и виски.
Я на секунду сделала паузу, заслышав, что среди них снова пронеслось бормотание. Я решила поскорее закрепить свой успех:
– Вы свободны, говорите вы себе. И это правда. Если вы сейчас уйдете, то ни я, ни кто другой не сможет вас остановить. Но только неразумные дети убегают от своего дела, не закончив его. Теперь вы настоящие граждане, а хорошие граждане остаются, пока не доделают свою работу до конца, чтобы получить за нее хорошие деньги.
Я уже почти видела, как их вызывающее настроение тает. Оно растаяло еще больше, когда Большая Лу сказала: "Она права, наша маленькая мистис, права", а дядюшка Эрли (неотразимый в своей шелковой шляпе) подтвердил: "Точно", но Джона Итона невозможно было так быстро переубедить. Он вынырнул из толпы и двинулся ко мне, его острое личико кривилось и дергалось.
– Не слушайте ее, – выкрикнул он. – Не давайте ей отговариват' вас от ваш'х прав. Вы же знаете, что говорит Таун, – она нечистая – заставила другую жену тонуть, чтоб самой вытти за мирстера. Если не по'дете в Дариен и не подпиш'те свое имя – не смож'те голсовать – не давайте ей отговаривать вас от ваших прав.
Я уже заметила их бурную реакцию на его слова – негодующие жесты; я поняла, что их надо остановить, иначе я потеряю контроль над ситуацией; и схватив кусок бычьей кожи, что висел у Шема через плечо, я размахнулась им и обрушила его на спину Джона Итона. Раз за разом я поднимала и шлепала им по Джону Итону, пока не выдохлась. Бросив кожу на землю, я повернулась к изумленным зрителям.
– Отправляйтесь в поле, – скомандовала я, – и чтобы больше я об этом не слышала. Завтра вы получите выходной и можете пойти в Дэриен зарегистрироваться. Но сегодня вы засеете рисовое поле. А что касается тебя, – я повернулась к согнувшемуся пополам Джону Итону, глаза которого метали молнии, – убирайся, да поживее. Мне не нужны тут смутьяны.
Хотя говорила я твердо, но в душе у меня все трепетало. Вдруг они откажутся работать – вдруг уйдут вслед за Джоном Итоном. Передо мной встала ужасающая картина – рисовое поле не засеяно, молодой хлопок неухожен, Семь Очагов возвращаются к запустению и убожеству. Но хотя я и боялась, напряжение спало. Большая Лу пропела: "Джон Итон стыдна тебе – за тебя все эти безобразия. У нас тут хорошее место". И хор согласных голосов поддержал ее. Дядюшка Эрли побежал к себе в хижину и оставил там свою поеденную молью шелковую шляпу, и когда отошел он, то толпа распалась, и все разошлись. Остались только Шем, Джон Итон и я.
