– Это было бы прекрасно, – произнес он. Он вспомнил кое-что. – Мама говорит, что война изменила отношение людей ко злу. Их не поражает, когда люди убивают друг друга. Ты тоже так считаешь, Поль?
– Мне не хочется это говорить, но это так. Поль задумался. Потом улыбнулся:
– Ну, хватит об этом! Остановимся в антикварном магазинчике в деревне и купим что-нибудь для твоей матери. Вазу или кувшин, или что-нибудь, что она любит.
Они вышли на улицу. Было яркое свежее утро. Припекало солнце, но в тени чувствовалось приближение зимы.
– Мы купим яблок по дороге домой, – сказал Поль и обнял мальчика за плечи.
Хенк подумал: «Я запомню это. Умрет Поль, через много-много лет он умрет, а я все буду помнить, о чем мы говорили летом 1929 года, помнить золотые клены и яблоки в траве и его руку на своем плече».
Мэг шла в направлении магазина Ли, совсем не уверенная, что ей действительно хочется пойти туда, увидеться с Ли и поболтать о чем-нибудь. Она приехала утром в Нью-Йорк без особой необходимости, просто желая навестить Хенни и почувствовать ее теплоту, запомнившуюся с детства. Но Хенни не было дома. Мэг побрела по направлению к музею вдоль Пятой Авеню, помедлила у входа и пошла дальше. Она приехала в город без машины: в теперешнем ее настроении присутствие шофера стесняло бы ее.
Красивые небоскребы блестели в полуденном свете. В отелях, офисах и магазинах сновали люди, покупая и продавая, разговаривая по телефону. Но она чувствовала себя среди них бесконечно одинокой, как будто она была в чужой стране и слышала разговоры, которых не могла понять. Это чувство все чаще и чаще возникало у нее, и она понимала, что это нечто вроде недуга, с которым она должна бороться.
Она почувствовала усталость и присела на скамью у стены, отделяющей парк от Пятой авеню. Беременность была не при чем – Мэг была на шестом месяце, и организм уже восстановил свои силы. Все дело было в ее нервах.
После убийства Бена у нее появились подозрения, которые с каждым днем все крепли и крепли. Она пыталась отбросить их, но это ей не удавалось. Донал слишком много знал о смерти Бена. Какой кошмар! Человек, который спал рядом с ней, отец и воспитатель ее детей. Нет, это было невозможно…
Поднялся ветер и закружил пыльные листья на тротуаре. Сидеть стало холодно. Да и странно – сидеть одной на скамье, наблюдая, как едут автобусы. Она резко встала и столкнулась с женщиной, идущей ей навстречу. Мэг пробормотала извинения и заметила взгляд, который та на нее бросила. Таким же взглядом, удивленным и неприязненным, на нее посмотрела сегодня утром новая няня, та, что присматривает за Агнесс. Мэг стояла в детской, близнецы дергали ее за платье, пытаясь привлечь внимание, а она держала младенца. Вдруг ее обуял страшный гнев, она оттолкнула их, крича – она была уверена, что просто орала: «Уходите! Уходите! Если вы не перестанете сию же минуту, я не знаю, что сделаю!» Они в страхе заревели. Потом заплакал младенец, и она, прижавшись щекой к лицу дочери, тоже зарыдала, и это все увидела вбежавшая няня… Няня была неприятной женщиной, от нее придется избавиться.
Мэг все шла и шла, думая, что ей совсем не хочется идти к Ли, но и домой возвращаться не хочется.
В витрине магазина красовалось золотое платье из ламэ. Плащ к нему был отделан соболем. Если бы Донал увидел это платье, он бы заставил ее купить его. Это платье было «для выхода». «Выходы» обожал Донал и ненавидела Мэг.
Продавщица встретила ее в дверях с льстивой улыбкой:
– Вам понравилось платье из ламэ? Оно новой длины, до середины икры. Пату только что ввел ее в Париже.
Ли вышла ей навстречу:
– Мэг! Как мило! – И сразу же: – Что-нибудь случилось?
Мэг встревожилась:
– Почему ты так думаешь? Я плохо выгляжу?
– Нет, нет. Мне показалось… Ты завтракала?
– Я была занята. Я гуляла.
– Пошли в эту примерочную. Я принесу чай и булочки. Не бог весть какая еда, но все-таки лучше, чем ничего.
Мэг присела, пока Ли ходила за чаем. Ли поняла, что что-то произошло. Свет, отражаясь от трехстворчатого зеркала, освещал бледное измученное лицо сгорбившейся на стуле, как старуха, Мэг.
– Как девочка? – спросила Ли.
– Прекрасно. Она уже сидит.
– У меня обычно прекрасная память, – сказала Ли, – но я забыла, как ее зовут.
– Агнесс.
– Ах да! Я помнила, что имя начинается на «А», но я не часто вижу твоих детей, а у тебя их так много, что можно запутаться.
Ли покачала ногой. Ее двуцветные туфли прекрасно подходили к бежевому костюму от Шанель и золотой цепочке на шее.
– Но теперь я обещаю запомнить всех твоих малышей: Люси, Лоретта, Агнесс, Томми и Тимми.
«Я орала сегодня утром на Люси и Лоретту. Бедняжки испугались! Я орала!»
Глаза Мэг наполнились слезами.
Ли отвернулась. Сквозь слезы Мэг видела, как красивая нога в модной туфельке все еще покачивается.
Ли мягко произнесла:
– Большая семья. Пять детей за пять лет. Боже, благослови их всех.
Мэг вытерла глаза.
– Я понимаю, – прошептала она. Ли заговорила тверже:
– Мэг, ты же не хочешь больше детей. Ты губишь себя. У тебя не в порядке нервы.
Мэг отставила чашку в сторону.
– Но я не могу понять почему. Мне так много помогают. Я вовсе не перетруждаюсь! Мне даже стыдно. Бедные женщины в квартирах без горячей воды, женщины, у которых нет ничего и никого, имеют огромные семьи. Как я могу жаловаться?
– Что заставляет тебя думать, что эти бедные женщины не губят себя тоже? Некоторые не могут этого вынести, а некоторые могут. Даже хотят этого. Ты не хочешь и не можешь. Посмотри на себя, – теперь ее голос звучал грубо, – посмотри на себя. Сколько ты еще сможешь выдержать? Еще пятерых в следующие пять лет?
– Я не знаю. Я просто не знаю.
– Что с тобой? Почему ты не можешь возразить ему?
– Я пытаюсь. Но ты же знаешь Донала. Ему нельзя возражать.
Она слышала в своих словах усталость, безнадежность и в то же время ощущала их неубедительность. Ли возразила:
– Это слишком глупо. Прости, Мэг, но я должна это сказать. Ты взрослая женщина, и это твое дело.
Если бы это был вопрос религии у Донала. Но ты сама говорила мне как-то, в этой самой комнате, что это не так.
– Я понимаю.
– Что же тогда?
– Наверное, можно назвать это причудой.
– Хорошо причуда! Нет, моя дорогая, это власть. Заставить тебя делать то, что он хочет, и это тем восхитительней, что он знает, как ты не хочешь этого. Согнуть тебя своей волей. Я не говорю, что он не любит всех своих детей. У него достаточно денег, чтобы вырастить их и дать им образование. Некоторым действительно нравится иметь большую семью, особенно если им самим не надо рожать.
