– Перестал, – сказала Холли.
– В книге написано, что ты начнешь чувствовать... – Он не договорил.
– Что? – спросила она.
– Не хочу портить тебе предстоящее удовольствие.
– Очень умно, мистер Чэпмен.
– А как еще заставить тебя ее почитать? – Он не хотел портить ей настроение. «Так, обойдемся без яичницы», – решил он, подцепил на вилку клубнику и через стол протянул ей.
– Я вовсе не безумно люблю...
– Неважно. Это полезно.
Она наклонилась и позволила положить себе в рот ягоду.
– Когда я наконец познакомлюсь с твоим младшим братом, я обязательно спрошу, так же ли ты вел себя с ним. – Она пододвинула стул поближе к столу и тоже взяла вилку. – Если да, то ты наверняка доводил бедного ребенка до слез.
– Он это пережил. – Она попала в точку. Рэнди, пока они росли, здорово доставалось, и боль еще не прошла.
За окном сверкнула молния, загрохотал гром. Порыв ветра раскачивал ветви деревьев, во дворе взвился клуб пыли.
– Кажется, гроза началась, – сказала Холл и. Коул был рад, что она перестала говорить о Рэнди.
– Интересно, надолго ли?
– Наверное, на пару дней. Во всяком случае, так сказали по радио.
– Я хотел начать красить дом, но с этим, видно, придется подождать.
– Если ты хотел использовать краску из гаража, не забудь ее проверить. По-моему, она очень старая.
– Тебе дедушка просто отдал дом?
– Только документы не оформил. У нас обоих не было на это денег.
– Но ты можешь здесь жить, сколько захочешь?
– Пока дом не рухнет.
Коул, пытавшийся подцепить виноградину, думал о том, какие они с Холли разные и какие похожие.
– Как ты думаешь, сколько тебе придется работать, чтобы хватило денег заплатить за все, что нужно?
– До Нового года.
– А рожать когда?
– В начале января.
– Ты что, надеешься до тех пор хранить это в тайне?
– По-моему, ты хотел спросить о другом.
– Сколько тебе нужно денег? Она собрала тарелки и встала.
– Какое тебе дело? Почему это тебя так интересует?
– Так, из любопытства.
– Умерь его. Это мои проблемы, и я сама с ними разберусь.
– Ну почему ты такая упрямая? – Он понимал, что не имеет права так себя вести, но и спокойно смотреть, как человек мучается, он тоже не мог.
– А ты чего привязался? – взорвалась она. – Что да как? Это мой ребенок, моя жизнь, ты к ним никакого отношения не имеешь.
Коул обреченно поднял руки вверх. Только минуту назад они спокойно завтракали. Что произошло? Нет, женщины все-таки непостижимые существа.
– Сдаюсь. Прости, пожалуйста. Я не думал, что мой интерес так тебя оскорбит.
Она швырнула тарелки в раковину и повернулась к нему:
– Я знала, что не надо было позволять тебе здесь оставаться.
Еще один удар.
– Да, ты мне позволяешь? А я думал, что плачу тебе за комнату и стол.
Она затихла:
– Ты знаешь, я не переношу ничьей опеки. Ненавижу чувствовать себя кому-то обязанной.
– «Кому-то»? Это ты обо мне? Я думал, наши отношения перешли в другую стадию.
– А почему это я для тебя должна вводить особенные правила?
– Это не мне решать.
– Знаешь, ты иногда бываешь просто невыносим, Нил Чэпмен.
– Это кто говорит?! – Ничего себе. Выходит, они ругаются? Зачем? – Пожалуй, я пойду пройдусь.
– Решил подцепить какую-нибудь девицу? – фыркнула она.
– Будто бы тебя это волнует!
– Ты прав. Мне наплевать. – Она повязала фартук. – Не нужно было мне везти тебя в больницу.
– Наверное. Нам обоим было бы лучше. Она молча кинула на него свирепый взгляд, а потом резко отвернулась и стала наполнять водой раковину.
Коул пулей выскочил на крыльцо и громко хлопнул дверью.
Немного остыв, он прислонился к колонне и стал смотреть вдаль. Сердце все равно колотилось как бешеное. Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы окончательно успокоиться.
Он не имел права на нее злиться, но здравый смысл покинул его и вступили в силу какие-то иные законы. Холли показала ему, как глупо он себя вел, и ему стало стыдно. Он-то думал, что поборол привычку опекать людей, но, по-видимому, она из разряда неискоренимых.
Господи, неужели он действительно сказал Фрэнку, что вернется только через полгода? Может, папа был прав, и надо показаться психиатру?
Пожалуй, пора завязывать. Как только Холли уйдет на работу, он позвонит в офис и попросит Дениз – если она по-прежнему служит у Фрэнка секретаршей – нанять самолет, который встретит его в Ноксвилле. В следующий раз он отправится путешествовать в автобусе ценой не меньше полумиллиона долларов, а не в стареньком фургоне.
Эта мысль нравилась ему все больше и больше.
К тому времени, когда она закончила уборку на кухне, Холли уже корила себя за то, что так глупо поссорилась с Нилом. Она сама не понимала, как это произошло. Выходило, будто она нарочно решила его наказать, причем за что? За то, что он хотел сделать ей приятное. Словно что-то у нее внутри противилось тому, что он здесь, словно она хотела от него избавиться. На самом деле, когда она думала о том, что скоро будет жить без него, ей становилось не по себе. Она опять сделала то, чего поклялась себе больше не делать, во всяком случае, пока не окрепнет духом. Хуже того, понадобилось всего три недели, чтобы она к нему привязалась. Все ясно – она ненормальная.
Она сложила полотенце, повесила его на перекладину. Объяснить все это Нилу было невозможно – разве можно рассказать о своих Чувствах? Но извиниться было необходимо.
Холли нашла Нила на крыльце. Он сидел на ступенях, уронив голову на руки.
– Можно я тоже здесь посижу? – спросила она.
Он поднял голову:
– Ты можешь делать все, что пожелаешь. Это твой дом.
– Я только хотела извиниться. Извинюсь и уйду.
– Это необязательно.
– Что именно? Извиняться или уходить?
– И то, и другое.
Она присела на перила. Наконец-то пошел дождь. Капли стучали по крыше, скатывались с листвы, собирались в ручейки и лужицы.
– В книжке, которую ты читал, что-нибудь написано про приступы депрессии у беременных? Хорошо бы иметь официальную отговорку.
– Может, и было, но в тех главах, которые я не читал.
Она больше ничего не сказала. Молчание становилось неловким. Трещина в их отношениях ширилась, и, чтобы остановить это, простого «извини» явно было недостаточно.
Она была настолько погружена в собственные чувства, что забыла про Нила. Почти два с половиной месяца она жила, думая только о том, что делала в жизни неправильного. Ей порой казалось, что, если она снова осмелится смеяться, радоваться жизни, с кем-то дружить, она будет за это наказана. Наверное, она никак не могла забыть слова странствующего проповедника, который каждое лето приезжал в их город. Он говорил о цене, которую каждый грешник должен заплатить господу. Она боялась, что, если не расплатится сейчас, это придется делать потом, когда родится ребенок. И по ночам ей не давала покоя мысль о том, что все ее грехи падут на голову ее малыша.
