Рамон подошел к бару и наполнил бокалы для себя и для Мигеля.
— Это не так уж смертельно для Грина, как тебе кажется. Мой друг в Париже уже давно сказал мне, что решил выступить против краски Грина, потому что она слишком дорогая. Именно я и свел его с Грином девять лет назад. Постепенное отслоение краски стало возможным, потому что при ее нанесении фабричным персоналом моего друга были допущены ошибки, но он, конечно же, не поставит об этом в известность прессу.
Рамон протянул один из бокалов Мигелю.
— Производитель оборудования для ферм в Германии подождет ровно один день после парижского сообщения, а потом позвонит Грину и пригрозит ему, что аннулирует свой заказ после того, что он прочитал в парижской прессе.
Рамон засунул руки в карманы и усмехнулся, зажав сигару между белоснежными зубами.
— К несчастью для Грина, его краска больше не лучшая. Другие химики его обскакали. Мой друг из Токио ответит на сообщение в парижской прессе, что они никогда не использовали краску Грина и поэтому у них никогда не было трудностей с покраской автомобилей. В четверг Димитрос Василадис позвонит из Афин и аннулирует все заказы на краску для всех своих судостроительных заводов.
Рамон сделал глоток, сел за стол и начал запихивать в портфель бумаги, которые он собирался изучить вечером, после встречи с Кэти.
Мигель, заинтригованный, подался вперед на своем кресле:
— И тогда что?
Рамон взглянул на него так, как будто уже потерял всякий интерес к этому делу.
— Кто знает. Я предполагаю, что остальные американские производители быстро сообразят, что сейчас удобный момент разбить Грина в пух и прах в американской прессе. Возможно, такие публикации приведут к понижению курса акций Грина.
Ранним утром в четверг Мигель рассказывал о данных финансового отчета, который он подготовил для Рамона, когда в кабинет без предупреждения вошла Элис.
— Прошу прощения, — сказала она, и ее бледное лицо было каменным. — Звонит какой-то грубиян. Я уже дважды говорила, что вас нельзя беспокоить, но как только я вешала трубку, он перезванивал и начинал на меня орать.
— Что ему нужно? — нетерпеливо спросил Рамон.
Секретарша нервно сглотнула:
— Он хочет поговорить с грязным ублюдком, который пытается спустить его краску в унитаз. Сэр, это — вы? У Рамона от смеха дрогнули губы.
— Кажется, да. Соедините меня с ним.
Мигель нетерпеливо подался вперед. Рамон щелкнул переключателем на селекторе, откинулся в кресле, собрал финансовые документы, которые он читал, и молча продолжал их просматривать.
По комнате прогремел картавый бас Сиднея Грина:
— Гальварра, ты ублюдок! Ты зря теряешь время, слышишь? Мне плевать на то, что ты собираешься делать, и я не заплачу ни цента из тех трех миллионов. Ты понял? Плевал я на тебя! — Ответа не последовало, и Грин заорал снова:
— Скажи мне хоть что-нибудь, черт бы тебя побрал!
— Я восхищаюсь твоим мужеством, — подчеркнуто медленно произнес Рамон.
— Так тебя разэдак, намекаешь, что у тебя еще карты в кармане? Так прикажешь понимать? Гальварра, ты что, угрожаешь мне?
— Убежден, что никогда не стану настолько груб, чтобы угрожать тебе, Сид, — ответил Рамон спокойно.
— Черт тебя побери, ты угрожаешь мне! Кем ты себя считаешь?
— Ублюдком, который спустит твою краску в унитаз, — сказал Рамон, протянул руку и отключил Сида.
Кэти быстро написала на своей расчетной карточке сумму, равную половине стоимости мебели, которую она только что приобрела, а после этого заплатила вторую половину из денег, которые оставил ей Рамон. Продавец удивленно взглянул на нее, когда она попросила две расписки в получении, каждую на половину общей стоимости. Кэти твердо проигнорировала его взгляд, но Габриэла покраснела и отвернулась.
На улице было тепло, и туристы прогуливались по залитому солнцем Сан-Хуану.
Машина стояла на стоянке. Это был потрепанный, но прочный старый автомобиль мужа Габриэлы, который тот предоставил в распоряжение жены и ее подопечной.
— Хорошие покупки мы сделали, — вздохнула Кэти, опуская стекло, чтобы впустить легкий ветерок в душный салон. Уже был четверг, четвертый день их тяжелых, но успешных и веселых поездок, и она пребывала в счастливом возбуждении.
— Не могу отделаться от чувства, что все-таки что-то позабыла, — задумчиво произнесла она, взглянув через плечо на две лампы и край стола, загромождавшие все заднее сиденье.
— Да, кое-что ты забыла. — Прекрасное лицо Габриэлы было озабоченным, когда она повернула ключ зажигания и печально улыбнулась Кэти. — Ты забыла сказать Рамону правду о том, сколько все это стоит. — Она вырулила со стоянки и влилась в поток машин. — Кэти, он очень рассердится на тебя, когда узнает.
— Он не узнает, — бодро сообщила Кэти. — А я не собираюсь ему об этом рассказывать. И ты тоже обещала мне этого не делать.
— Конечно же, я не расскажу! — сказала Габриэла с обиженным видом. — Но падре Грегорио много раз говорил на воскресных проповедях, как важно, чтобы была честность между мужем и…
— Ох! — громко застонала Кэти. — Вот о чем я забыла. — Она откинулась и прикрыла глаза. — Сегодня четверг, в два часа дня я должна была встретиться с падре Грегорио. Рамон договорился о встрече еще во вторник и напомнил мне об этом сегодня утром, а у меня вылетело из головы.
— Может быть, ты встретишься с падре сейчас? — предложила Габриэла час спустя, когда машина подъезжала к деревне. — Сейчас только четыре часа.
Кэти быстро покачала головой. Весь день она думала о том, что они с Рамоном собираются провести вечер в их доме. Она должна принести туда еду. Он работал там с, другими мужчинами. Когда помощники уйдут, Кэти и Рамон планировали остаться наедине на несколько часов, впервые за четыре дня с тех пор, как приехали.
Когда они добрались до дома Габриэлы, Кэти пересела за руль, помахала на прощание Габриэле и развернула машину назад, прямо в деревню, чтобы заехать в магазин и купить еду и бутылку вина на вечер.
Эти последние четыре дня были для нее очень необычными. Рамон по утрам уезжал в Маягуэс, а позже, до наступления темноты, работал в доме, так что они виделись только по вечерам. Она проводила дни в покупках, надеясь, что выбранные ею вещи ему понравятся. Кэти чувствовала себя как на каникулах, получив разрешение обставить дом на свое усмотрение. Она радовалась, но дом оставался для нее домом Рамона, а не ее собственным. Возможно, это было из-за того, что Рамон был занят и она видела его так мало, а если они и были вместе, то всегда поблизости находились люди.
