языком по её нижней губе. Кусающий поцелуй разрядом тока пробегает по нервам. Взвинченность прорывается шумным выдохом. Во мне каждая мышца горит, пока я сверлю её яростным взглядом. Девочка-пламя. И я её динамит.
– Ты даже близко не представляешь что я сейчас испытываю, – припечатываю ладонью уже вторую ягодицу, выбивая из Маши новую порцию бессвязных ругательств вперемежку с мольбами. И помню, помню, что ноги обоих практически не держат, что не спали сутки, и защиты с собой нет, только устоять уже не получится. Я снова её хочу. Сгореть хочу. Дотла. Сейчас же.
Не отрывая мутного взгляда от пылающих отпечатков на округлых полушариях, на ощупь расстёгиваю молнию на джинсах. Тяжёлая ткань глушит стук упавшего на пол ремня, пока я рывком двигаю её бёдра назад, заставляя сильнее прогнуться в пояснице. От Машиных недавних капризов не остаётся и следа, она сама чуть шире разводит ноги, открывая мне настолько возбуждающий обзор, что от эрекции становится больно. Пальцами веду по покрасневшей коже к нижнему белью. Пепел оставляет полосы на белом кружеве. Под рёбрами всё заходится ходуном, лёгкие стесняет запах дыма. Её распущенные волосы языками огня лижут острые лопатки. Между нами даже воздух искрит: ударяет в голову, пожирает всё лишнее, полыхает, трещит запредельным голодом. В паху простреливает жаром от вида хрупкого тела, совершенного в своей готовности принять меня. Не могу больше. Порывисто отодвигаю в сторону безнадёжно мокрую полоску белья. Плавный проникающий толчок. До упора. Почти без прелюдии. Одновременно содрогаемся от обжигающей тесноты, которая хлещет лавой по каждой вене на границе с болью.
Краем затуманенного сознания замечаю, что у Маши начинают подкашиваются ноги. Она с тихим стоном запрокидывает голову. Кажется, шепчет моё имя. Так хрипло и умоляюще, что меня самого ведёт. Целую её глубоко и быстро, придерживая одной рукой подтянутый живот. Вкус податливых губ, потоком наслаждения проносится в каменный член. Упругое скольжение внутрь, такое же глубокое и быстрое, навстречу её конвульсивному движению назад. От остроты эмоций дух захватывает, стираются мысли, срывается дыхание. Остаётся одна потребность – остервенело насаживать на себя свою разгорячённую девочку, ловя жадно раскрытым ртом тяжёлый дымный воздух. А в нём её всхлипы, в нём рваные вздохи, и каждый хлещет кипятком по обнажённым нервам. Ошалевшее сознание подстёгивает ускориться, забывая о хрупкости замученного женского тела. Очередной звонкий шлепок по ягодице кусает ладонь, звенит где-то под рёбрами ответным восторгом. Медные волосы липнут к моим влажным губам, исступлённо целующим её шею и скулы. Воздух густеет с каждым рывком, перед глазами плывёт, но я уже далеко за той гранью, когда проще сдохнуть, чем замедлиться.
Тяжело дыша, сдираю вниз лиф сарафана. По глади стола барабанят оторванные пуговицы, прокушенная губа пульсирует в такт безудержному сумасшедшему ритму. Секунда на самом острие, за которым разрыв окружающей реальности. Не сговариваясь, замираем, интуитивно отодвигая этот миг. Пальцы расходятся под тёплой тяжестью Машиной груди, с нажимом оглаживают кожу, оттягивают сосок, запуская, казалось бы, застывшее на пределе возбуждение ещё выше, дальше, глубже, быстрее.
– Я не могу больше, – выдыхает она прерывисто. Я каждой клеточкой чувствую, как дрожат от перенапряжения её мышцы. Ещё от силы минута и рухнет.
– Ляг. Обопрись на локти, – хриплю ей в шею, прикусывая взмокшую кожу, солённую от моей крови и горькую от пепла. – Ну же!
Перехватываю обеими руками округлые бёдра, удерживая Машу на месте. Она часто дышит, сжимая меня изнутри так туго, что быстрые удары девичьей груди о столешницу становятся последней каплей. Накрывает почти одновременно. Я едва успеваю выскользнуть наружу, чтобы с сорванным выдохом излиться себе в ладонь.
Свободной рукой поднимаю со стола её ватное тело и в течение нескольких секунд просто удерживаю стоя. Наши груди тяжело поднимаются и опадают вместе. Мы учимся заново дышать.
Бессонные ночи дают о себе знать. Голову кружит, как после первой за долгое время затяжки, поэтому, прикинув, что Маше должно быть в разы тяжелее, я максимально аккуратно помогаю ей добраться до ванной. Обоих ведёт. Хочется думать, что ссора позади, но Машина скованность говорит об обратном. Обиделась. Значит, в чём-то неправ, и выяснять обстоятельства предстоит в одиночку.
Под душем стоим вместе. Тяжёлый пар обволакивает усталые мышцы. С непривычной для себя нежностью удерживаю в кулаке её волосы, чтобы не ложилась с мокрой головой. Она не сопротивляется, но и в лицо мне не смотрит, просто позволяет к себе прикасаться. Упрямо молчит, разглядывая наши ноги из-под полуприкрытых трепещущих век. Мне немного неловко от всего этого. Неловко, что был слишком прямолинейным, а по-другому у нас и не получится. Мне нужно знать всё: её страхи, планы, потребности. Пока Маша не научится быть со мной откровенной, во всём до конца придётся силой вытаскивать наши проблемы наружу. Это не всегда приятно, но эффективно. Только так я смогу их решить. Только так.
Кое-как вытеревшись одним полотенцем идём в другую спальню. Пока я открываю окно, она сворачивается под одеялом. Лицом к стене. Не знаю как, но чувствую, что не капризничает, просто устала. Просто выдался тяжёлый день. Тяжёлый месяц. Просто в её жизни появился неуправляемый хаос, то бишь я. И она меня победила. Разбила всё мыслимые и немыслимые барьеры. Потому что вместе – значит во всём.
Устроившись рядом, медленно вожу пальцами от плеча до локтя, затем обратно, и так пока она достаточно не расслабляется, чтобы не воспринимать в штыки любое моё слово.
– Помнишь, я говорил, что ты как зеркало? Соответственно в тебе моё отражение. И твои ошибки, слёзы, грусть – результат моих косяков. Спи, паучонок, я всё исправлю.
Она так быстро засыпает, что я неуверен, был ли вообще услышан, но возвращаться к этой теме больше не собираюсь. Словами точно нет. А на деле, отправляюсь в родительский дом и до поздней ночи просматриваю записи со своих камер. Домработница отпадает сразу ввиду отсутствия мотивов. К тому же отец когда-то помог ей, буквально вытащив внука с того света. За двадцать с лишним лет ни одного нарекания.
С её слов к приходу стекольщика альбома в библиотеке не было. С одной стороны, остаётся Маша, выскочившая в окно, с руками крест-накрест прижатыми к запахнутому на груди халату, а с другой Дима – который вышел из дома вместе со мной и не пропадал из вида ни на секунду. Выбор между ними я уже сделал. Сегодня, как и тогда, моё сердце на стороне Маши. Осталось придумать, как вывести человека бывшего мне братом на чистую воду.
