И потому она бесценна.
— Лана! — крикнул я, когда пробился сквозь толпу и смог обнять ее, прижать к себе. Смог поверить, что она на самом деле счастлива.
— Марат! — ответила она и брызнула слезами. — Боже, Марат...
— Мы это сделали, малыш, — сказал я ей вблизи, — мы это сделали...
А потом наши губы сомкнулись. На виду у всех. Перед объективами, под вспышками айфонов, светом профессиональных камер. Это был мой самый сладкий поцелуй за целую жизнь. Она дрожала от холода и волны адреналина. Но все никак не отпускала мои губы — мы будто прилипли друг к другу и хотелось целоваться дальше. Пока все нас не оставят, не уйдут домой.
Это было незабываемо.
— Можно, я сделаю фото? — похлопал меня кто-то по плечу. — Посмотрите в объектив, пожалуйста. И вы, и Лана.
— А что происходит? — всполошилась моя девочка. — Что... меня что...
— Вы шикарная пара! — крикнула нам Листьева. — В кадре смотритесь великолепно!
— В кадре? — повторила Лана. — Нас что, снимают?
— Да, малыш, тебя снимают, — ответил я и улыбнулся.
А у Ланы слезы на глазах не прекращались. Их стало только больше.
— Боже... — закрыла она лицо руками. — Неужели это правда? Меня снимают...
— Ты молодец, ты это заслужила. Тебя покажут по телевизору.
Я прижал ее к себе и успокаивал. Гладил по спине, по еще влажному купальнику. А сам думал, как все хорошо сложилось. И пытался представить себе эти эмоции — когда ты с самого дна вдруг взлетаешь к небесам. И ощущаешь радость, высшую меру человеческого счастья и успеха. Жизнь прошла не даром.
Просто замечательный день. Лучшего не бывает.
— Лана, можно вопрос? — обратилась к ней Азиза. — Вопрос для наших зрителей...
Она вытерла лицо и искренне улыбнулась.
— Да, конечно, — она терла ладонью красные глаза и смотрела прямо в камеру. Сама того не зная.
Лана стала знаменитостью. Теперь ее точно покажут по телевизору. Надеюсь, ее родня это увидит и поймет свою ошибку.
— Кому бы вы хотели передать привет? — спросила Листьева.
И Лана нервно рассмеялась:
— Передаю привет своей семье... Мама, надеюсь, ты это увидишь. Знаю, ты не верила, что это возможно. Ты вообще в меня не верила, но... — запнулась Лана, чтобы вытереть опять слезу под глазом. — В детей нужно верить. Нужно верить в них всегда. Даже если они слепы, как я. Вот...
Она говорила так искренне и трогательно, что я сам вдруг ощутил ком в горле. Хоть Лана и была во многом лишена того, что принято звать нормальным, обязательным. Она была мудрее большинства людей со зрением. Она видела больше, чем они. И в тот день я только убедился в этой мысли.
— Скажите, вы счастливы? — задали Лане вопрос, который не оставит равнодушным никого.
И она ответила, размашисто кивнув:
— Да. Я определенно счастлива. Сегодня я смогла осуществить одну из своих мечт.
— О, это прекрасно! — радовалась Листьева. — А какие у вас еще были мечты?
— Победа в соревнованиях была моей первой мечтой. Она осуществилась.
— А вторая?
— Вторая? — задумалась Лана. И всем вдруг стало интересно, что же это за мечта такая. Что она ответит на вопрос? Это семья, ребенок? Мечта родить сына? Но она вздохнула, улыбка стала мягче, более сдержанной и нейтральной... И сказала перед всеми теми камерами: — Опять увидеть северное сияние. Хоть одним глазком, — заставила Лана умолкнуть абсолютно всех, в ком была хоть капля человечности. А потом добавила: — Я уже забыла, как это — просто видеть, а не вспоминать...
21
Лана
Я еще долго вспоминала тот день.
День победы. Причем победы не столько над другими, сколько над самим собой. Я смогла это сделать, я поднялась на подиум первенства. Мне вручили медаль, назвав ее золотой. И я искренне надеюсь, что меня не обманули — что она и правда из золота. Или хотя бы с позолотой.
А то ведь мне не видно...
Все это шутки просто. Я была счастлива. Была счастлива быть призером. Была счастлива стать героем репортажа. Была счастлива быть там вместе с ним — возле человека, который вытащил меня из волчьей ямы и поднял до высот, немыслимых ранее. Он сделал невозможное, он подарил мне новую жизнь. И я была за это безумно благодарна Марату. Он мой главный подарок. Он и его сын, которого я рожу уже меньше чем через полгода.
— День скрининга, — сказал нам врач. Когда мы приехали в клинику.
Четырнадцать недель. Самое время делать первый скрининг — подробно обследовать плод. Убедиться, что нет болезней, патологий, каких-либо рисков перед грядущими родами. Словом, специалист осмотрит и меня, и ребенка через аппарат УЗИ, сопоставит результаты анализов. По факту мы получим на руки не один листок разъяснений. Там будут примерный вес, размеры малыша, его пол и еще немало показателей. Все это очень волнительно, интересно. Я немало нервничала. Ведь Марат будет все видеть, а я — нет. Надеюсь, там все хорошо, и мои тренировки в бассейне никак не сказались на здоровье первенца.
— Мне раздеваться? — спросила я на входе в кабинет. — Снимать только верхнюю одежду или...
— Только верхнюю, — ответил врач. — Мне просто нужен доступ к животу, не более того.
— Ага. Понятно.
Марат помог мне раздеться. И сказал, что анализы сданы. Он лично контролировал такие вещи, ни капли не стеснялся, говорил об этом прямо. В основном стеснялась я сама.
— Ложитесь на кушетку.
Узист включил свой аппарат, он начал издавать едва слышимый гул. Похоже не ровный шепот или насвистывание ветра. Ничего пугающего. Но это все, что я могла получить из окружающего мира. А вот Марат сидел перед экраном. Держал меня за руку, чтобы я не боялась, и пообещал рассказывать все, что увидит на картинке.
— О, я что-то вижу, — хихикнул он. И я с нетерпением ждала дальнейших описаний. Врач нанес мне на живот какой-то гель — холодный и липкий — он помогал увидеть то, что находится в утробе. Увидеть малыша. — Там определенно что-то есть. А точнее, кто-то, — говорил пока Марат расплывчатые фразы.
Врач водил приемником по коже. Было холодно, немного страшно. Казалось, что ребенок начал дергаться.
— У меня такое чувство, что Даня нервничает, — не выдержала я. — Ему точно не больно? Вы не причиняете ему вред?
— Нет, что вы, — ответил спокойно медик. Уверена, он к таким вопросам давно уже привык. — На этом сроке плод уже обычно нечувствителен к ультразвуку. А даже если и чувствует его присутствие, то это не более чем... — подбирал он сравнение, — тряска от метро, которое проезжает где-то под землей... Смотрите, папаша, — обратился он к Марату, — видите головку?
— Ага, — явно улыбался он. — Такая махонькая. Совсем как человечек. Только в миниатюре.
— Опиши мне его, — просила я. Лежа на кушетке с широко раскрытыми глазами. — Какой он? Как он выглядит?
— Я вижу носик, — говорил Марат. — Вижу глазки — они закрыты, но это явно глазки. Так... а это у нас... это у нас пуповина, похоже... Так...
— Что еще? Он красивый?
— Красивый? — смеялся мой муж. — Красив ли эмбрион в трехмесячном возрасте? — прокомментировал он с насмешкой.
Но я просто ответила:
— Да. Я хочу все знать. Так ведь нечестно. Ты все видишь, а я нет... Для мальчика ведь красота тоже важна.
— Да... — прозвучало тихо. Неуверенно.
Что-то не так — я это сразу ощутила. Хват руки ослаб.
— Марат, что-то не так? Почему ты молчишь? — А он молчал. Врач водил по мне устройством, но стояла тишина. Он сам ничего не комментировал, и Марат молчал. Меня это пугало. — Он ведь... он ведь мальчик?
Этот вопрос звучал как нечто необязательное. Мы настолько были уверены, что родится сын, что... что... даже не рассматривали прочих сценариев. Он хочет сына. Всегда о нем мечтал. О крепком смелом мальчике, которого обучит приемам карате.
Марат так много фантазировал о том, как будет ездить с ним на рыбалку. Даже рассказывал, что выбрал уже место для закидывания удочек. Что арендует лодку. Они будут рыбачить на озере. А если захотят, когда Данька подрастет, то выйдут в залив. В морскую воду. Там тоже много рыбы. И они вдвоем... как отец и сын... будут... рыбачить...
