них положено готовить яичницу с беконом и тосты.
Ещё чашку крепкого черного кофе, от которого у них мозги встают на место, к нужным местам приливает адреналин, и они сразу превращаются в суровых бруталов и бизнесменов.
Надевают свои дорогие костюмы и полные сил и энергии от правильного завтрака отправляются делать свой бизнес.
Вот поэтому я и сидела, глядя на Платона разинув рот, и умиляясь тому, как не соответствует его офисный образ этой утренней реальности. И чуть не плача от того, как мне нравится это несоответствие…
— Ты чего? — чуть не вылизывая уже вторую тарелку, догадался спросить этот обжора, глядя на меня с недоумением — наверное лицо у меня было совсем странное.
И в этот момент от мамы пришло ещё одно сообщение. Прячась от внимательного взгляда Платона, я схватила телефон и открыла экран.
«Что, не совсем стыд потеряла, раз сообщение прослушать не решаешься?» — гласил мамин текст. А выше маячило голубеньким значком не прослушанное голосовое.
Почему-то резко вспотев, я ткнула в него пальцем и кухню наполнил мамин голос. Обычно резкий и нервный, сегодня он звучал совершенно спокойно и размеренно. Даже равнодушно, и от этого очень страшно.
— «- «Диана мне все рассказала. Бедная девочка. Ну а ты…
В принципе, от тебя я всего ожидала, но переспать с парнем своей сестры — это даже для тебя слишком, Павла.
Но теперь хоть понятно, почему Грег с тобой развелся. И почему ты скрывала от всех свой развод. Ты, потаскушка такая, не могла что ли трахаться так, чтобы близкие не узнали?
Ладно, что с тебя взять, все уже сделано. Я с Дианой сегодня долго разговаривала. Она девочка добрая и помнит, что ты ее единственная сестра. Поэтому готова была тебя простить.
Хотела с тобой отношения наладить, так ты и тут характер свой проявила, даже на порог ее не пустила. Тварюшка ты, Павла. Подлая и дрянная.
Ты, я слышала, уже и у подруги своей успела мужика увести, не успев в Москву вернуться. Шустро действуешь, доченька…
А общем так, пока перед сестрой не извинишься и прощения у нее не выпросишь, считай, что матери у тебя нет. И сестры тоже нет».
Голос мамы смолк, оставив после себя звенящую тишину, расползающуюся по стильной кухне Платона морозными, студеными щупальцами.
Я тупо пялилась в погасший экран, не совсем понимая, что именно сейчас услышала. Платон молчал, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Молча смотрел на меня, и в его взгляде мне чудилось недоумение и брезгливость.
— Ты говорила, что мама всегда называет тебя Павлухой. А когда злится, то Пашкой, — произнес ничего не выражающим голосом.
Чувствуя, как в ушах начинает разрастаться противный, тонкий звон, кивнула:
— Похоже, я никогда не видела маму по-настоящему злой.
Потянула со стола телефон и зачем-то засунула его в карман халата, который Платон выдал мне из своих запасов. Совсем новенький, даже бирки еще болтались. И пришелся точно по размеру, будто покупался именно для меня.
— Платон… — я подняла на него глаза и замолкла, наткнувшись на холодную стену, сотканную теми самыми морозными щупальцами.
— Если ты закончила с завтраком, собирайся — пора на работу. Я не люблю опозданий, ты ведь помнишь?
— Оставь, — скомандовал, когда я подскочила и принялась суетливо собирать со стола посуду. — Через час придет домработница и все уберет.
Поднялся и вышел, оставив меня стоять замороженной статуей возле разоренного стола с грязными тарелками и чашками с недопитым кофе…
Спускаясь в лифте, мы не разговаривали. Молчали, садясь в машину, которую водитель Платона поставил прямо перед подъездом, напрочь перекрыв к нему подход. И пока ехали в офис, продираясь через утренние московские пробки, тоже не сказали друг другу ни слова.
Платон почти не отрывался от экрана своего ноута, читая какие-то сообщения в мессенджерах и изучая документы. Пару раз весело хмыкнул, но тут же хмурил брови, стоило мне скосить на него глаза.
Я смотрела перед собой, стараясь не думать о происходящем, и время от времени ловила в зеркале заднего вида быстрые взгляды водителя Платона.
Интересно, с чего этот всегда бесстрастный, молчаливый мужик то и дело отвлекается от дороги и с интересом поглядывает на меня? Или его шеф никогда не выходил поутру из своей квартиры под руку со своим личным помощником?
Я коротко вздохнула — вообще ничего не понимаю! После маминого сообщения, Платона будто подменили. Словно нежный любовник, которым он был всего час назад исчез, и на его место пришел незнакомец.
Вернее, как раз знакомец.
Холодный голос, равнодушный взгляд и полная отстраненность — вот, что было сейчас передо мной. Опять это был тот, слегка пугавший меня Платон Александрович, каким я видела его в первые дни моей работы.
Или он все-таки поверил словам моей мамы?
Первым моим желанием, когда отзвучали ее обвинения, было начать оправдываться. Не знаю, перед кем — перед сидящим напротив мужчиной или перед мамой, которой у меня теперь, вроде-бы, нет.
Отчаянно захотелось доказать, что все не так, как было представлено в ее сообщении. Я даже рот открыла, чтобы немедленно начать рассказывать Платону, как застала голую Диану, скачущую на моем муже в моей же постели. Даже со всеми подробностями, лишь бы он не поверил маминым словам.
Но… наткнувшись на холодный, с мелькающей на дне зрачков брезгливостью взгляд не смогла произнести ни слова. И тут же начала чувствовать себя виноватой, хотя никаких преступлений не совершала.
Почему так бывает — ты ничего не делал, но под осуждающим взглядом другого человека чувствуешь себя, словно впрямь сотворил то ужасное, в чем тебя обвиняют?
Что это? Следствие маминой нелюбви? Оставшаяся на всю жизнь вина за какое-нибудь детское «преступление»? Или причина в том, что мама, по какой-то причине всегда считала меня подлой дрянью, и мне все время хочется доказывать, что я — не она, не эта дрянь…
Я стиснула зубы и отвернулась к окну, запрещая себе думать, как буду жить, если Платон поверил. Если он тоже посчитал меня такой…
Не буду об этом думать. Потому что, если это так, то это, наверное, убьет меня.
Уж лучше я надену на лицо маску железной леди, которой все нипочем. Прикроюсь ехидной язвительностью, выручающей меня в любой ситуации. И натяну обратно броню, укрывающую меня от чувств, которую зачем-то сняла совсем недавно.
Но едва я начала это делать, как мою руку накрыла мужская ладонь. Теплая и такая уверенная в том, что
