Сегодня, после Гоноратиных слов, он был в этом уверен еще меньше.
– Во сколько ваш вечер начнется? – спросил Матвей. – Если ты не передумал, то я приду.
– Я – передумал?! – Никитка завопил так, что у Матвея зазвенело в ухе. – Да вы что! Начнется в пять. В семь уже закончится, и меня заберет мамин водитель. Но вы же, наверное, успеете понять, как Алина ко мне относится? Даже за короткое время?
– Я постараюсь, – сказал Матвей.
За день Москву завалило снегом так, что переулки, по которым Матвей с Никиткой шли от Патриарших прудов к Арбату, стали похожи на санный путь. Никитка сразу набрал полные сапоги снега, нос у него покраснел. Матвей даже хотел предложить взять его на руки – мальчик был такой маленький, что вряд ли весил больше крупной птицы, – но побоялся его обидеть.
– Значит, вы думаете, это не будет с моей стороны непорядочно? – уже в который раз спрашивал Никитка. – Ну хорошо, а если она все-таки любит Димку?
– Если Димку, ты рано или поздно это поймешь. Но этого все равно нельзя понять теоретически. Поухаживай за ней, переживет твой друг. Он, по-моему, не очень-то в нее и влюблен, – сказал Матвей, вспомнив, как хваленый Димка с нарочито небрежным видом наливал Алине чай за праздничным, составленным из парт столом и как поглядывал при этом на Никитку, отслеживая его реакцию. – Можешь ее даже поцеловать. Не бойся, она только этого и ждет.
– А как за ней ухаживать? – вздохнул Никитка. – Я не умею...
Про то, как поцеловать Алину, он спрашивать, видимо, постеснялся.
– Придется научиться. Это нетрудно, – успокоил его Матвей. – Главное, она должна понять, что ты сделаешь для нее все, чего она захочет.
– И всего-то? – недоверчиво спросил Никитка.
– Не так уж мало. Только она не то должна понять, что ты просто не прочь для нее что-нибудь сделать, а вот именно, что сделаешь. Это не одно и то же. Ну, я могу и ошибаться, – спохватился Матвей; искры, брызжущие из синих глаз, представились ему во всей их гневной красе. – И вообще, ты на этом не зацикливайся. Лучше последи, чтобы с тобой никто не разговаривал таким тоном, как эта ваша биологичка.
Биологичка – старая, с высушенным лицом и злыми глазами – в самом деле разговаривала с Никиткой так, что Матвей едва удержался, чтобы ее не оборвать. Если вообще можно было назвать разговором оскорбительные замечания в Никиткин адрес, которые она в течение всего праздника произносила громким голосом – так, чтобы их обязательно услышал весь класс и дружно засмеялся над их адресатом.
– А что я могу сделать? – уныло произнес Никитка. – Она же училка.
– Это не значит, что ей можно тебя оскорблять.
– Можно, конечно, маме пожаловаться, она к директору пойдет. Но, во-первых, ябедничать противно, а во-вторых, никакого толку не будет. Учителей же не хватает, – пожал плечами Никитка. – У нас и историчка такая же. Я историю терпеть не могу. Но Истеричка хотя бы на пенсию скоро уйдет, а Инфузория до гробовой доски собирается работать. Истеричка – это историчка, а Инфузория – биологичка, – пояснил он.
– Ты историю не любишь? – удивился Матвей.
Чтобы такой мальчик, как Никитка, не любил историю, надо было приложить специальное, и немалое, усилие!
– Скука смертная, – уверенно сказал тот. – Одни даты. А у меня на цифры память плохая, поэтому сплошные тройки.
– По-моему, ты ошибаешься.
– Наверное, – не стал спорить Никитка. – Может, если бы другой учитель был, то я по-другому бы относился к предмету. У нас в школе, говорят, когда-то был такой учитель истории – ну, вроде вас. То есть, конечно, гораздо хуже вас, – торопливо поправился он. – В походы с классом ходил, праздники всякие придумывал. Но, конечно, он недолго проработал.
– Почему – конечно? – улыбнувшись тому, что Никитка побоялся обидеть его сравнением с каким-то неизвестным учителем, спросил Матвей.
– Потому что мужчины учителями не бывают.
– Разве? – удивился он. – У меня в школе человек пять было. Даже шесть, – припомнил он.
– Ну-у, это же давно когда-то... – недоверчиво протянул Никитка. – А теперь, мама говорит, уважающий себя человек в школу работать не пойдет. Особенно мужчина.
– Мама твоя не все правильно понимает, – усмехнулся Матвей. – То про поэтов, то... Просто недопонимает. Хотя вообще-то она обычно права, – спохватился он. – Но вот мой отец, например, математику преподавал. Правда, не в школе, а в университете, но это частности. А уж его есть за что уважать, я точно знаю.
– Я не хотел обидеть вашего папу, честное слово! – горячо проговорил Никитка. – Просто у учителей ведь зарплата, по-моему, значительно меньше, чем у маминого шофера. Зачем же ими работать?
Матвей смутился, глядя в его взволнованные глаза. С этим смешным, немножко нелепым и серьезным мальчиком ему было так легко, как мало с кем бывало в жизни. Именно поэтому он не мог не отвечать на его вопросы, которые как раз таки легкими не были. Правда, что ответить на вот этот Никиткин вопрос, он понятия не имел.
– Зачем ими работать?.. – пробормотал Матвей. – Ну, наверное... Знаешь, – решительно сказал он, – у меня не так давно была зарплата значительно больше, чем у всех маминых шоферов, вместе взятых. Но в один прекрасный день мне стало так тошно ходить на работу, что и зарплата не помогла.
– Вам надоела ваша работа?
– Не то чтобы надоела. Просто я понял, что каждый день – понимаешь, не неделю-другую, не месяц, чтобы можно было потерпеть, а каждый день с утра до вечера – занимаюсь делом, которое не имеет смысла. Это очень тяжело, можешь мне поверить. Я справлялся с работой, у меня азарт к ней был, и поэтому я сначала ни про что такое... отвлеченное не думал. А потом оказалось, что это не отвлеченное, а самое главное.
– И что вы тогда сделали? – затаив дыхание, спросил Никитка.
– Я тогда растерялся, – улыбнулся Матвей.
– Ну да! – не поверил Никитка.
– Честное слово. Растерялся и не знал, что мне делать. Ну, и просто пошел в армию, потому что призвали. Поплыл, в общем, по течению, авось куда и вынесет. – Никитка снова открыл рот, и Матвей, предупреждая очередной его вопрос, сказал: – Но не вынесло.
– Конечно, в армии ведь ужас как тяжело, – с опаской пробормотал Никитка. – Я бы ни за что не выдержал.
– Да нет, не очень тяжело, – пожал плечами Матвей. – Просто я понял, что и это не мое дело. Хотя в том, чем я там занимался, смысл был. Все-таки мы много наркотиков задерживали, и бандитов тоже, а это не совсем бесполезное занятие. Хотя, конечно, сизифов труд.
– А кто такой Сизиф? – тут же спросил Никитка.
– Вам разве по истории не рассказывали? А, ну да – Истеричка... Сизиф – это такой древнегреческий царь. Он пытался обмануть богов, и они за это заставили его в царстве Аида вкатывать на гору камень. Как только Сизиф добирался до вершины, камень сразу же скатывался обратно. И так вечно.
