– Мы уходим? – Наконец робко спросила она.
– Нет, – Ларин швырнул полотенце на стол, – ты остаешься.
– Зачем?
Он в очередной раз полез за бумажником и отсчитал еще тысячу долларов.
– Смотри, – помахал он деньгами, словно веером, перед ее носом и подбросил их к предыдущей стопке, – здесь хватит тебе, маме, папе и братьям. Надо только сказать, что ты пришла сюда с другим мужчиной! С мистером Фадеевым.
– Нет!
– Почему?!
– Не хочу лгать.
Ларин почувствовал, как внутри него все вскипает. В глазах помутилось, мозг пенился и шипел, словно брошенный на сковороду. Он схватил тайку за руку и сильно сжал в ладони хрупкую кисть.
– Хорошо, – проскрипел он, – ты будешь молчать! Просто останешься здесь, когда приедет полиция!
– Нет.
В красивых глазах не было ни капли испуга, а юные губы раскрывались в чудесной улыбке. Это взбесило Ларина еще больше. Не в силах больше контролировать себя, он вывернул девушке руку, заставив ее согнуться пополам и, схватив со стола полотенце, стал запихивать его тайке в рот. Сначала она неистово сопротивлялась, а потом губы разжались в крике боли, махровая ткань прервала его.
Кляп сидел плотно. Ларин перехватил обе ее руки. Взгляд метался по комнате – нужно было найти что-то, чтобы связать эту дуру. Фиг с ней, с глупой девкой: пусть лопочет потом что угодно. Кто ей поверит?! Тайское правосудие, на его памяти, не отличалось щепетильностью – им лишь бы под рукой был обвиняемый!
Тайка извивалась и вырывалась изо всех сил, но его пальцы, превратившись в стальные клешни, держали крепко. Максим подумал, что придется разодрать на полосы простыню – другого ничего нет. Поглощенный своей идеей, он разжал пальцы, освободив девушке руки. Но не успел он сделать и шага в сторону кровати, как увидел картину, словно в замедленной съемке: не удержавшись на ногах после внезапной потери сопротивления, тайка упала. Ее голова сначала стукнулась об обитый железом угол того самого стола, на котором лежали деньги, а потом вместе с телом шлепнулась на пол. Раздался глухой стук, потом звук ломающейся фанеры.
Руки Ларина затряслись, сердце подступило к горлу и бешено застучало. Он наклонился над девушкой, которая потеряла сознание и, казалось, уже не дышит.
Все тело Максима покрылось противным холодным потом, руки уже дрожали так сильно, что он не смог бы соединить их даже в молитве. Да и какой в этом толк?! Все кончено. С ним и с ней.
Красные пузыри надулись из ноздрей Максима, и кровь хлынула обильным потоком, словно из кранов. Он наклонился сильнее к полу, чтобы не запачкать рубашку, и теперь смотрел, как две струи из собственного носа сползают вниз, мешаясь с огромной темной лужей, растекавшейся под головой тайки.
Оцепенение прошло очень скоро, словно его толкнули. Кровотечение остановилось так же внезапно, как началось. Ларин бросился к раковине, умылся, стирая кровь с лица. Потом вернулся в комнату и взял с кровати подушку. Подоткнул ее осторожно под голову девушки, чтобы не запачкать кровью всю комнату, поднял тайку на руки и понес к кровати. Уложил. Накрыл одеялом.
Мозг перешел в режим работы автопилота. Ларин ничего не чувствовал, не ощущал – он просто действовал. Закатал рукава рубашки и, намочив второе полотенце, стал отмывать от крови пол. Покончив с этим, он посмотрел на часы – 20.55. Полотенце, несмотря на тщательное полоскание в раковине, приобрело розовый цвет. Максим сложил его вчетверо и сунул в пакет.
Девушка лежала неподвижно. Его самого колотило и бросало то в жар, то в холод. Он заставил себя еще раз все осмотреть, а потом выключил свет и на дрожащих ногах вышел из номера, захлопнув за собой дверь.
Как добежал до лифта, он не помнил, но тот по-прежнему беспомощно хлопал дверями. Ларин прижался к стене рядом с ним в тот самый момент, когда в коридоре появился Фадеев. Максима сотрясало от страха и единственного желания – убраться отсюда как можно быстрее; исчезнуть до того момента, когда Михаил Вячеславович – в этом он ни на минуту не сомневался – вызовет врачей и полицию.
Людмила уже валилась с ног от усталости, в десятый раз обходя служебную стоянку аэропорта. Она успела замерзнуть – после тайской жары московские двенадцать градусов казались лютой зимой – и испугаться. Неужели ее машину угнали?!
Не могла она забыть, куда поставила свой автомобиль! Прекрасная память на мелочи, которые касались не только ее самой, но и быта каждого члена семьи, давно стала ее фирменной чертой. Лучше мужа она знала, где лежат вещи и документы, лучше Тёмы – где искать учебник, тетради и что задали на дом, лучше Люси – когда у нее по расписанию теннис, а когда танцы. Миша в шутку называл ее «банком данных семьи». А она в ответ улыбалось – конечно, все так и было.
И что с ней сегодня такое?! Тридцать минут ходит по стоянке и не может найти собственный автомобиль. Это же не галстук, не книга. Огромная «Тойота Прада».
«Лексус» Миши уже несколько раз попался ей на глаза, а собственная машина словно растворилась в пространстве. Люда снова ощутила лед в жилах, в который раз подумав про угон, но тут же заставила взять себя в руки. С закрытой стоянки со шлагбаумами и круглосуточной охраной увели? Ерунда. Постоянно ей мерещится, что у нее стремятся что-то отнять и забрать. Наверное, это оттого, что богатство, вошедшее в жизнь вместе с любимым мужем, обрушилось на Люду как снег на голову, а она до сих пор к нему не привыкла. Все ей казалось: это – не навсегда.
Люда зябко поежилась и двинулась в другом направлении. Вымоталась она – физически и душевно – за этот рейс. Помимо обычной работы в первом классе пришлось заниматься Машенькой и ее матерью: лучше Фадеевой никто бы с этой работой не справился. Девушка, нужно сказать, вовсе не доставляла хлопот – Людмила покормила ее, напоила, как учили еще на курсе по уходу за лежачими больными в медицинском училище, а потом подходила раз в полчаса справиться, как дела. А вот женщина успела за долгий перелет надорвать ей душу: несчастная мать парализованной девочки лила слезы, не переставая. Капли не помогали, и приходилось все время быть рядом: разговаривать, утешать. Люда находила нужные слова и с твердой уверенностью повторяла, что операция будет успешной, что все очень скоро наладится. А у самой на душе скреблись черные кошки. Ощущение хрупкости и недолговечности всего сущего, которое и без того часто преследовало ее, теперь стало невыносимым.
Как только пассажиры вышли из самолета и Антонов пообещал, что поможет Маше добраться до больницы, Людмила вздохнула с облегчением. Взяла у Андрея номер мобильного на всякий случай – узнать потом, как вопрос с госпитализацией решится, и кинулась звонить мужу.
