– И что же скажут на это люди?
– С каких пор тебя стало интересовать то, что скажут люди? – удивилась Лана. – Наше семейство все время поступает вразрез с общепринятыми нормами, а потому мне кажется, что никто даже и не удивится.
– Возможно, ты и права… – задумчиво произнес Евгений.
– Переезжай. Саша с Олесей отделились на прошлой неделе. После смерти бабушки мои родители окончательно переехали на дачу, где отец в конце концов достроил теплый зимний дом, а Ольге подарил свою двушку. А на моей половине нашей большой квартиры теперь слишком пустынно.
– Ты только поэтому и приглашаешь?
– Женя, может быть, не стоит препарировать мое предложение и разбирать его на атомы? – отозвалась Лана. – Просто переезжай, и все.
– Да я перееду только за одно то, что ты вдруг назвала меня Женей. Я для тебя всегда был только Евгением… даже… в самые интимные минуты… Хотя, возможно, ты давно уже постаралась эти минуты навсегда выбросить из своей памяти…
Лана ничего не ответила ему, только посмотрела укоризненно: зачем, мол, обсуждать такие скользкие темы, когда и так житье не слишком сладкое. Каждый из них является пострадавшим.
И бывший Ланин муж, больше ни о чем не расспрашивая и ничего не уточняя, перевез свои вещи к Лане.
– Ну, вы, родители, даете! – выдохнул Виталик, когда увидел отца с чемоданами в той части их большой квартиры, которая принадлежала матери.
– Ты что-нибудь имеешь против? – смущенно спросил тот.
– Я? Как я могу быть против! Да ты что, батя! – И Виталик подошел к нему и даже приобнял за плечо.
Света, которая явилась позвать мужа на прогулку, всплеснула руками, а потом вдруг сказала:
– Если честно, я сама уже хотела предложить тете Лане позвать вас жить к нам. Вы не чужой нашей семье, а тут теперь места много. А вы вдруг сами решили! Вот ведь как все хорошо сложилось!
Довольно долго Лана и Евгений жили, будто друзья или родственники, которых жизнь неожиданно соединила под одной крышей. Несколько раз к ним наведывалась Антонина Кузьминична, уже вполне отошедшая от своего первого и, как она тогда надеялась, последнего гипертонического криза. Она призывала сына не позорить ее на весь Дольск и возвратиться в их квартиру.
– Не выдумывай, мать! – возмущался Евгений. – Чем это я тебя вдруг позорю?!
– Конечно, больше всего ты позоришь сам себя! – хорошо поставленным голосом вещала учительница на пенсии. – Эта женщина… – Антонина Кузьминична, не глядя на бывшую невестку, тыкала в нее указательным пальцем, как в былые годы в подобные треугольники, начерченные на доске, – гонит тебя в дверь – ты влезаешь в окно, она гонит тебя в окно, так ты – в дверь! Это же, в конце концов, просто неприлично, Женя!
– Она не гонит меня, мама…
– Конечно, чего ей теперь тебя гнать?! Осталась одна, так на безрыбье и ты опять сгодишься! Кто на нее позарится-то теперь с таким количеством детей, у которых скоро еще и внуки пойдут? Тебя тут быстро в няньки определят. Нет у тебя, Евгений, никакого чувства собственного достоинства! А между прочим, Оксана… ну, ты помнишь нашу соседку… Так вот, она каждый день о тебе спрашивает! Очень приличная женщина!
– Мне не нужна Оксана, и ты это знаешь! А Лану я всегда любил… Тебе это тоже очень хорошо известно!
– Ты-то любил! А она никогда тебя не любила!
– Это… неважно… Главное, что я ее люблю…
И Антонина Кузьминична уходила ни с чем. Лана никогда не встревала в разговоры матери с сыном, предоставляя Евгению право самому выбирать, что делать: уйти или остаться. Он всегда оставался. Лана не обсуждала с ним приходы и уходы бывшей свекрови. Она нутром чувствовала, что все сейчас в жизни ее и Евгения идет правильно. Надо просто переждать, перетерпеть этот сложный период, потому что в самом скором времени непременно должно случиться нечто очень важное, что все расставит на свои места, и Антонина Кузьминична перестанет выступать перед ними, как перед учениками у школьной доски.
И однажды это важное случилось. Сначала Лана, конечно, ни о чем не догадывалась. И впрямь, трудно было представить, что этот обычный день станет каким-то особенным в ее жизни. Она поехала в гости в Санкт-Петербург к одной из своих институтских приятельниц, на юбилей. Вере Салтыковой, бывшей старосте их группы, исполнилось пятьдесят пять лет. Вера отмечала свой праздник в шикарном ресторане «Райская ночь». Было многолюдно, шумно и весело. Лана, которая редко бывала на подобных мероприятиях, слишком увлеклась разговорами и танцами с однокурсниками и чуть не забыла о том, что после ноля часов тридцати минут в их Дольск из Питера электрички уже не ходят. Когда спохватилась, до отправления последнего электропоезда оставалось всего полчаса. Вера предлагала Лане остаться ночевать у нее, поскольку места в их квартире вполне хватает, а ночью можно еще поболтать о том о сем, раз в ресторане при всех так и не удалось. Лана отказалась. Она привыкла ночевать только дома, спать в своей постели и изменять своим привычкам не собиралась.
Муж Веры специально для Ланы вызвал такси. Балагур-водитель уверял севшую в машину женщину, что еще не было случая, чтобы он опоздал к какому-то поезду, а потому все и у нее будет в порядке. Он оказался прав. Только Лана успела заскочить в тамбур, двери за ней со всхлипом захлопнулись, и электричка повезла ее в родной Дольск.
Сидя в полупустом вагоне, Лана бездумно смотрела в почти темное окно, и ей казалось, что она находится на пороге какого-то хорошего события. Может быть, завтра приедут Рита с Глебом? Что-то она по ним соскучилась… А может быть, зайдут на чай Саша с Олесей или Ольга с Виктором? Как все-таки хорошо, что у нее так много детей. Растить их было, конечно, не очень легко, зато в старости она никогда не будет одинокой! В старости? Разве уже наступила старость? Нет! Она давно не чувствовала себя такой молодой и полной сил!
Был уже второй час ночи, когда Лана, стараясь производить как можно меньше шума, открыла входную дверь и проскользнула в квартиру. Из большой комнаты пробивался тусклый красноватый свет ночника. Надеясь, что Евгений просто забыл его выключить, Лана, продолжая ступать на цыпочках, зашла в комнату. Бывший муж спал одетым, сидя в кресле и слегка склонив голову набок. В неярком свете его лицо казалось молодым и… таким родным, что у Ланы защемило сердце. Она подошла ближе, села на стул напротив Евгения, продолжая смотреть на него. Он, будто почувствовав ее взгляд, вздрогнул, открыл глаза, сразу широко улыбнулся и сказал:
– Ну наконец-то! Могла бы хоть позвонить…
– Я не думала, что ты будешь волноваться… – отозвалась Лана.
– Вот даешь! Как же я могу не волноваться… – Евгений осекся, будто испугался. Возможно, посчитал, что не вправе говорить о своих чувствах бывшей жене.
