– Конь у него есть, – засмеялась Флортье. – Но я не знаю, какого он цвета.
– А что думает по этому поводу Эду? – Якобина отодвинула от себя тарелку.
Флортье закатила глаза и шумно выдохнула.
– Мне с ним становится все тяжелее. В последнюю неделю он часто пытается меня поцеловать, а я бью его по пальцам и стараюсь держать подальше от себя!
– Почему бы тебе не поговорить с ним начистоту? – заметила Якобина и допила кофе.
– Ну… – протянула Флортье, отложила вилку и поцарапала ногтем тарелку. – Ведь я не знаю, нравлюсь ли я Джеймсу. Так, по-настоящему. – Она наморщила лоб. – Понимаешь, мне всегда казалось, что я знаю о мужчинах все. Я была убеждена, что они как те механические игрушки, которые заводят и пускают бежать по столу. Что, узнав механизм одной игрушки, можно легко управлять другими. Но с Джеймсом… – Она вздохнула и покачала головой. – Он вывозит меня, недавно мы были у Руффиньяка, и он там нормально потратился. – Флортье проглотила комок в горле, вспомнив о том, как в ответ на ее болтовню в салоне моды, а потом и тут, у Леру, он лишь кивал или односложно отвечал и без возражений все оплачивал. Под ложечкой нарастало томление. – Но, кроме этого, он еще ничего мне не подарил, только цветы пару раз, а они почти ничего не стоят. Я никогда не слышу от него комплименты, как бы изысканно я ни наряжалась. А иногда он смотрит на меня так, – она изобразила его сумрачный взгляд исподлобья, – словно видит насквозь. Тогда мне хочется оглянуться и посмотреть, не стоит ли кто-нибудь за моей спиной. – Она растерянно пожала плечами. – Я просто не знаю, какие у него намерения. Есть ли они у него вообще. И если я сейчас прогоню Эду, мне не только придется начинать все с начала и искать поклонника, но я скоро окажусь на улице, потому что не смогу платить за отель.
Якобина сцепила на столе пальцы и посмотрела на Флортье.
– Но рано или поздно тебе все равно придется решать, хочешь ты этого или нет.
Флортье снова закусила нижнюю губу, поставила локти на стол и подперла щеку ладонью.
– Я знаю, – пробормотала она и посмотрела в окно. Проследила глазами за повозкой, проехавшей мимо. На лице появилась грусть. – Знаю.
То звучно, как колокола, то фальшиво и сбивчиво звучали аккорды расстроенного фортепиано в доме на Конингсплейн. До Рождества оставалось еще несколько дней, и, когда майор и Маргарета де Йонг уезжали, Якобина занималась с детьми в малом салоне, чтобы в сочельник они удивили родителей рождественской песней.
– Ти-и-иха-ая но-очь, свя-а-атая но-очь, – пел Йерун, а Якобина скользила пальцами по клавишам и ободряюще кивала головой в такт песне. Мальчик пел с благоговением на лице, держа руки за спиной, а его глаза едва ли не стекленели от старания. – Все-о-о спи-ит во-о-окру-уг.
– И-и-ихая но-ось, вя-а-тая но-ось, – пищала Ида, ритмично дергала за свой саронг и раскачивалась из стороны в сторону. – Се-о-о пи-и-ит во-клу-ук…
Йерун замолчал и замер, открыв рот, а Ида пела дальше, довольная, что дальше следует ее любимое место, где она может пропищать высокие ноты.
– …в ни-и-ибесь-ной вы-ы-си-и-не-е!
– Йерун, что такое? – Якобина обеспокоенно посмотрела на мальчика, но он ничего не ответил; казалось, он не мог оторвать глаз от того, что увидел в открытую дверь на веранде. Не успела Якобина оглянуться, как он выбежал из салона.
– Йерун? – Якобина встала и пошла за ним.
Ее сердце сжалось, когда она увидела, что он стоял на веранде лицом к лицу с туземным мальчишкой. Тем самым, который опять пробрался в сад.
Чувство долга заставляло Якобину увести Йеруна в дом и прогнать мальчишку, как требовала госпожа де Йонг, но она не могла пересилить себя. Дети с любопытством глядели друг на друга; по осанке и выражению лица каждый был словно зеркальным отражением другого. Они улыбались, робко, но почти дружелюбно. Прибежала Ида, прижалась к Якобине и глядела на брата и чужого мальчишку.
Позади них что-то упало; дети и Якобина вздрогнули. Мелати с такой поспешностью поставила на стол поднос с лимонадом и кексами, что один из стаканов упал и покатился по веранде; резко, почти грубо она схватила мальчика за локоть, потрясла его и обрушила лавину слов; казалось, она ругала его. Мальчишка чуть не плакал, но пытался уткнуться лицом в саронг Мелати и схватить ее за руку. У Якобины зашевелилась догадка, перехватившая ее дыхание.
– Йерун, – тихо сказала она своему воспитаннику, который испуганно переводил взгляд с мальчишки на Якобину и обратно. – Принеси свою железную дорогу и покажи ее мальчику. Хорошо? Ему она понравится, и тогда вы сможете играть вместе, – пояснила она, когда Йерун с сомнением посмотрел на нее. Потом она погладила Иду по светлой головке. – А ты иди с ним вместе и принеси Лолу. Покажешь ее мальчику.
Йерун послушался и взял за руку сестренку, а сам поглядывал через плечо на темнокожего мальчишку. Скрестив на груди руки, Якобина посмотрела им вслед, потом снова повернулась к Мелати.
Ее тирада потеряла свою злость и звучала скорее как утешение, но с нотками отчаяния. Из глаз рыдавшего мальчишки катились крупные слезы, которые он напрасно пытался прогнать сжатым кулачком.
– Мелати. – Нянька испуганно посмотрела на Якобину. – Это твой сын, да?
Якобина с первого дня убедилась, что Мелати хорошо понимала по-голландски, но никогда не слышала, чтобы она говорила на этом языке. Тем больше она удивилась, когда Мелати с мольбой воскликнула:
– Не говорить ньонья бесар, что здесь! Ньонья бесар очень сердится! Не говорить, пожалуйста! – На ее глазах показались слезы.
– Нет, – заверила ее Якобина. – Конечно, нет. Сколько ему лет?
Мелати подняла руку с растопыренными пальцами. Пять. Значит, он на год младше, чем Йерун. По словам Рату, Мелати была бабу детей с самого начала; значит, она родила своего сына, когда заботилась о младенце Йеруне. Несомненно, на этой работе она была занята круглые сутки, так как оставалась при детях даже ночью. Якобина пришла к выводу, что Мелати редко видела сына. Ей вспомнилась та грозовая ночь, когда у супругов де Йонг случилась первая громкая ссора, которую слышала Якобина; та ночь, в которую дети спали у нее. Возможно, Мелати была в ту ночь у своего сына; возможно, он тогда заболел.
– Живет в кампонге, – сообщила Мелати, отпустила локоть своего сына и погладила его по головке, потом взяла за руку. – С семьей. – Всхлипывая, мальчишка прижался щекой к бедру матери и посмотрел на Якобину глазами, полными слез.
Якобина кивнула и крепче обхватила себя за плечи. Ей было стыдно, что она ничего не знала про Мелати. Пару раз она пыталась заговорить с ней на смеси голландского с крохами малайского, которые успела запомнить. Но Мелати всегда только кланялась и уходила. Возможно, надо было приложить больше усилий для контакта. Или она что-то неправильно делала?
