Виновато улыбаясь Бугров потянул её к себе.
- Оставь. Это твоё девичество, не жалко?
- Нет. Тебе берегла. Чудная ночь, спасибо. Постель в лепестках роз, твой подарок, милый?
"Милый!" - музыкой переливалось в нём. Бугров, от забивающей горло смеси огня и чувств, хрипел.
- Понравилось?
- Да-да-да, - отдаривалась Дашка поцелуями.
Смеясь, Бугров с большим удовольствием получал жаркие неумелые поцелуи жены не скупясь на них и сам.
- Пока мы будем в душе, мама простыню точно умыкнёт.
- Зачем?
Бугров скрывая смущение за хихиканьем ответил:
- Боюсь, что этого и сама не знает. Голубая мечта женить гулящего сына на девственнице. Должно быть, опомниться от счастья не может, что такая фантазия ей удалась. Пойдём купаться, радость моя.
Ромка хорошо знает свою мамочку, по возвращению они нашли постель набело перестеленной. Следов жаркой ночи, как не бывало.
- Ну, что я тебе говорил, цыплёнок, - веселился Бугров. - Сейчас, - показал он Даше глазами на дверь.- Ма, а ма, подслушивать и подсматривать нехорошо, это мы ещё в школе проходили, - куражился он.
- Кто подслушивает, - раздалось из-за двери. - Больно нужны. Ушли уже мы.
- Я так и подумал. Да ты ещё и не одна, вас что там отряд?
- Поторопись брехун.
- Через полчаса будем готовы. Есть хочу, как слон. Острого только не готовь, нельзя мне,- заявил он.
- Естественно, такая ночь, - не осталась в долгу мать.
Полчаса растянулось на час. Что ни говори, но невозможно было просто одеться и выйти к столу. Дашка хотела до всего коснуться, потрогать самой, целуя рассматривать его, попробовать принудить любить её.
- Детка, надо подождать. День, два. Ты же в курсе, там ранка. Ей затянуться надо дать время. Не спеши. - Осторожно, чтоб не обидеть, уговаривал он.
Ещё б не знать. Знала, но злилась за отказ, сама не узнавая себя. Требовала, стремясь получить желаемое немедленно. Вновь испытать то чувство, что накрыло вчера с головой бурлящей волной, что лишило тормозов и унесло на облаках в совсем другой мир. И добилась своего, Бугров сдался.
- Ребёнок, ты меня достала, не думал, что раскалишься, как медный самовар. Будь, по-твоему, заноза.
И опять завернувшись в туман, она поднималась по лучику солнца, как по лестнице вверх и неслась на облаках в цветочные грёзы. Ныряя, замирая от страха в бездонный омут и взлетая птицей, уносилась к безжалостному солнцу, обжегшись, зализывая ранки, падала в его тёплые надёжные руки.
А на кухне металась Зинаида Валентиновна, в который раз разогревая еду. Наметили свадьбу, придётся шевелиться. Времени нет. Срок-то, как не крути поджимает. Надо покупки делать, а у них любовь. Как их вытащить из той спальни.
- Зина, чего ты микроволновку караулишь, они опять всё набело, похоже, закрутили. Давай чаю выпьем с мятой, успокаивает, - жалела сваху Громова.- На худой конец и холодное слопают, какая им сейчас разница, они и не заметят.
- Идут, шаги слышу, - подскочила тут же, включая печку, Зинаида Валентиновна. Так и было на кухню вошли обнимаясь ребята. - На чём же вы держались, горемычные? Да не пихай ты в рот всё подряд и ребёнка в покое оставь, - получил Роман по рукам. - Подожди, сейчас блинчики фаршированные горячие положу, мяско.
- Мамуля не волнуйся, я съем всё. Голодный жуть.
Бугров во всём был собственником. Достав, прячущуюся за его спину, смущённую жену, усадил на стул, придвинув его к себе под бок, да так, что Дашка теперь даже руку не могла поднять, не коснувшись его. Объяснил то своё художество просто:
- Я, малышка, скучаю, когда ты так далеко.
Мать изумляясь развернулась:
- Она в пол метре от тебя. Дай ребёнку спокойно поесть. Сожрал своё, котяра. Замучил девчонку.
"Господи, но почему люди краснеют, сразу подводя и обезоруживая человека", - пожалилась Дашка Всевышнему о его промахе. Естественно, краснея от слов свекрови, как варёный рак, она не нашла ничего лучшего, как уткнуться в тарелку.
- Ма, ты её смущаешь. Дашенька из-за тебя ничего не ест,- захрюкал Бугров гася смех в еде.
- Я ем, ем, - испугалась Даша продолжения щекотливого разговора, - и всё хорошо.
"Как он умудряется, жуя хохотать, уму не постижимо", - покосилась на Бугрова Даша, налегая на несчастную вилку и гоняя ей что-то там по тарелке. А лицо точно мак к шуткам таким ещё непривычное горело.
- Вот, слышала, ма, всё хорошо. Это мне плохо. Меня замучили. Отощал,- сверлил он жену глазами готовый съесть на закусь.
- Балабол, - огрела полотенцем его Зинаида. - Дай, девке, поесть, в помидор превратил, медведь неуклюжий.
- Жизнь моя, солнышко, радость моя, - щедро сыпал Бугров поцелуи на оголённые плечи и грудь жены.- Ты смущена, детка?
- Целуй, не целуй, я не уйду, - взвилась Зинаида.- И не мечтай утащить её опять к себе в берлогу. Ехать надо. Белое платье, заручку невесте купить, тебя одеть. Чтоб всё чин чином было. И Надежда Фёдоровна все цветы уже в саду перенюхала, пока ты тут мне голову морочишь.
Картинно вздохнув, ломаясь и надеясь: "а вдруг выгорит", Роман поинтересовался:
- А без нас нельзя всё это приобрести?
- Интересно, как, хотела бы я знать? - приготовилась к бою мать.
- Всё, мамуля, идём, - поднялся, понимая, что не отвертеться Роман.- Я ж послушный мальчик.
- Ну да, про твоё послушание легенды ходят,- не выдержав посмеялась она.
К машине шли под бдительным оком мамочки, чтоб по дороге не сбежали, она не успокоилась, пока не посадила их в машину. Только после этого позвала Громову, бродящую со Степанидой по цветникам. Та обрадовалась получив объект, которому можно похвастаться. Любила Степанида цветочками заниматься. До души ей то дело легло.
- Рома, может, ты сам поведёшь? - всполошилась вдруг Зинаида, поняв, что сына от Даши лучше от греха убрать подальше. Но прозрение её выявилось явно запоздалым.
- Ну, уж нет, дудки. Мне и с Дашенькой на заднем сидении хорошо. Рули сама, главное по дороге, - заявил он нагло щурясь на неё.
- Язык точно у тебя без костей, можно не проверять: мелет и мелет. Ну, не обормот ли? - жаловалась она Надежде Фёдоровне.
Дашка захлёбывалась счастьем, прижимаясь сейчас к нему. Она никогда не подозревала, что в ней дремала тоже собственница. Такое диво открылось с приходом в её жизнь Бугрова. Она даже закрыла глаза, чтоб он, упаси Бог, не прочитал в них, как ей приятно к нему прикасаться, обнять, поцеловать и всё это, делая открыто. Новое чувство захлёстывало с головой, и она добровольно в нём тонула. "Он - мой муж, - сжималось сердечко от страха и счастья. - Только мой, мой". Дорога обоим показалась не справедливо короткой, потому что машина встала.
- Приехали, - обрадовано известила Зинаида. - Выкатывайтесь.
