— Я уже выросла! Мне восемнадцать лет, а скоро исполнится девятнадцать, — засмеялась Лена.
— Мама говорит, что, если у женщины нет детей, ее нельзя считать взрослой. У тебя нет детей, значит, ты еще маленькая.
— У меня тоже будут дети, и, я надеюсь, не такие болтливые, как ты.
— Когда же они появятся?
— Это уж как бог даст. Пока что он мне их не послал.
— Моя мама говорит: «Лена — странная женщина. Больше похожа на дочку лорда, а не крестьянина». А ты знаешь, кто такой лорд?
— Кто такой лорд? — рассеянно переспросила молодая женщина, перебирая в уме названия всех известных ей животных.
— Это очень богатый дворянин, который живет в английском замке.
— Правда? Ты его знаешь? — с любопытством прищурилась Лена.
— Да нет же! Ну как ты не понимаешь? Мой папа говорит, что, если бы граф Ардуино жил в Англии, он был бы лордом. Теперь понятно?
— Значит, по мнению твоей матери, я похожа на дочку графа Ардуино?
— Просто она хочет сказать, что ты не похожа на всех остальных крестьянок. Но ведь в Романье вообще живут странные люди. Это всем известно. Возьмем, к примеру, помощника управляющего. Он тоже особенный, не такой, как все. Ты его не знаешь, он почему-то больше никогда не заходит к нам на подворье. Представляешь, он учится в университете, в Болонье. Хочет получить докторскую степень.
Лена, как и всегда, когда речь заходила о Спартаке, промолчала. Украдкой бросив взгляд на парадную фотографию, красовавшуюся на центральной полке буфета и изображавшую ее с мужем, она попыталась мысленно заменить лицо Тоньино лицом Спартака. Одно время этот трюк ей здорово удавался, но вот уже несколько месяцев назад что-то разладилось, и у нее больше ничего не получалось.
«Тем лучше, — сказала она себе с чувством облегчения, — наконец-то я свободна». И все же всякий раз, стоило ей порадоваться этой свободе, находился кто-то, упоминавший о Спартаке, и он вновь овладевал ее мыслями, когда ей этого совсем не хотелось.
— Уже поздно. Тебе пора домой, — сказала она девочке, складывая тем временем куски поджаренной поленты в две глубокие миски.
Антавлева сняла с вешалки у дверей свою вязанную из красной шерсти пелеринку и накинула ее на плечи. Лена обмотала шею девочки шерстяным шарфом и натянула ей на голову шапочку, закрывавшую лоб и уши.
— Если встретишь злого волка, иди прямо своей дорогой, — посоветовала Лена, как всегда, с материнской заботой в голосе.
— А если встречу прекрасного принца? — шутливо спросила Антавлева.
Глаза Лены подернулись сумраком глубокой печали.
— Принцы бывают только в сказках, — грустно вздохнула она.
— А если бы мне взаправду повстречался принц? — заупрямилась девочка, задержавшись на пороге.
— Он должен дождаться, пока ты вырастешь, прежде чем увезти тебя на своем белом коне.
— А ты когда-нибудь видела прекрасного принца?
Лена вновь подумала о Спартаке, но потом ответила с твердым убеждением:
— Я встретила Тоньино. Он мой принц.
— Да ты его и вправду любишь! — воскликнула Антавлева и, повернувшись на пороге, бегом отправилась домой.
Лена закрыла за ней дверь, подошла к камину и села на скамью у огня.
Она думала о муже. Да, она любила его. Ей часто приходило в голову, что второго человека такой доброты нет и быть не может на всем белом свете. По велению судьбы прекрасный принц явился к ней в образе Антонио Мизерокки. Даже его лицо, когда-то наводившее на нее ужас, больше не казалось ей таким уродливым. Ей хотелось бы подарить ему детей, однако, как она сказала своей юной подружке, бог ей их еще не послал. Но почему?
Лена не осмеливалась заговорить об этом с мужем, да и сам он никогда ни о чем таком не упоминал. Но она начинала опасаться, что в их отношениях что-то неладно. Он лишь изредка прикасался к ней, только когда его переполняло желание, но даже в этих редких случаях ни на минуту не терял головы, следя за каждым своим жестом и словом. Он нежно ласкал ее, покрывая легкими поцелуями, словно боясь ей досадить, а потом робко обнимал.
Вспоминая, каким бережным и чутким был Тоньино, когда занимался любовью, молодая женщина улыбнулась, и в эту минуту он вошел в кухню, принеся с собой облако холодного воздуха. Торопливо закрыв дверь, Тоньино освободился от тяжелого плаща, прошел к огню и сел на скамью рядом с ней.
— Чему ты улыбаешься, Лена? — спросил он, протягивая руки к огню, чтобы согреться.
— Я думала о нас двоих, — ответила Лена. — Мне хотелось бы родить от тебя ребеночка, — добавила она тут же.
— Ты уверена? Ты действительно этого хочешь? — в замешательстве переспросил Тоньино.
Лена кивнула, не сводя глаз с весело пляшущих в камине язычков пламени.
— По-моему, ты еще слишком молода, чтобы выдержать беременность. Вынашивать ребенка — это тяжкий труд, а вырастить его потом еще труднее. На тебе и так лежит вся работа по дому, ты ходишь в школу, тебе нужно время, чтобы учиться. Если у тебя будет ребенок, придется отказаться от многих вещей, которые тебе нравятся, — мягко говорил Тоньино, ласково поглаживая ей руку.
— Ты меня знаешь с рождения. Я всегда была сильной, на мне воду возить можно. Я работала в поле, чистила конюшню, доила коров. А сейчас я порой сама себе кажусь лишней, не знаю, куда приткнуться. Я хочу ребенка. И не одного, а много-много.
Тоньино блаженно улыбался, слушая слова Лены. Он был на седьмом небе от счастья.
— Если все это и вправду так, давай займемся делом, не откладывая, — сказал он, пылко обняв ее. — Давай поднимемся наверх, — шептал он ей на ухо, крепко сжимая ее руку.
Они выехали со двора на телеге ранним утром в день Рождества. Тоньино написал родителям, чтобы предупредить, что проведет с ними праздники. Они везли в подарок корзину апельсинов и мандаринов, леденцы, глиняный кувшин топленого сала со шкварками, сахарную голову и панпепато[24], пару новых подтяжек для Помпео и шаль для Джентилины. Собираясь навестить и свою собственную семью, Лена купила для них кило генуэзского шоколада. Везя родственникам такие подарки, они могли вернуться в Котиньолу с высоко поднятой головой.
Тоньино надел под плащ красивую шерстяную куртку, подаренную ему управляющим. На Лене было первое в ее жизни пальто из мягкого сукна, а на ногах красовались почти новенькие модные сапожки на каблучке. Их ей подарила жена управляющего.
Лена и Тоньино подолгу беседовали по вечерам перед поездкой, сидя у камина. Говорил главным образом он, рассуждая о преклонном возрасте своих родителей, о семейном наделе, для обработки которого требовались крепкие мужские руки, о сделанном ему Серджо Капорали предложении занять место помощника управляющего. Он тщательно взвешивал все «за» и «против».
