— Вся в позитиве, — мрачно ответила Маша. — Настолько, что скоро начну бухать с утра.
— Держись, подруга! — расхохоталась Вера. — Вот наберешься ума-разума и свалишь из этой богадельни.
— В психушку, — буркнула Маша и жутко позавидовала Вере, которая, наверное, сейчас прохлаждается у себя в особняке.
Ровно через месяц Маша сидела, уткнувшись носом в компьютер, и делала вид, что увлечена работой. Барышни чирикали, суетились, и Маша надеялась, что они о ней забудут. Но нет.
— Маша, пойдешь с нами обедать? — предложила та, что собиралась замуж.
— Я попозже, — улыбнулась Маша, добавив про себя: «Я не с вами, я против». — Надо кое-что доделать.
— Мы будем тебя ждать! — пообещала невеста.
— Приходи! Тебе что-нибудь заказать? Хочешь, возьму тебе морковный сок? — защебетали остальные.
— Спасибо, но я лучше сама, не беспокойтесь, — Маша все еще улыбалась, но про себя думала: «Когда же они свалят!!!»
Наконец девушки напудрились, подрумянились и ушли.
Маша с чувством выдохнула.
Минут через пять она схватила сумку, спустилась вниз, прорвалась по бульварам на Сухаревскую и бегом бросилась в чебуречную, где присоседилась к каким-то ханурикам и жадно вцепилась зубами в чебурек.
— Да я его в рот …л мать его за ногу в …зду в нос его …ть! — загнул ее сосед.
Маша с нежностью посмотрела на него.
Позвонила Вера.
— Что делаешь? — спросила она.
— Не поверишь, — усмехнулась Маша. — Стою в чебуречной, слушаю, как люди матом ругаются…
Вера помолчала. Потом расхохоталась.
— Ну ты даешь! — воскликнула она, отсмеявшись. — Припекло?
— Не то слово! — Маша жарко зашептала в трубку. — Просто ужас! Они там постоянно говорят о том, какое платье надеть на свадьбу, слушают группу «Фабрика», и у них на рабочем столе фотки Орландо Блума! И они падают в обморок при слове «фигня»! Ты понимаешь, надо говорить «глупости»! Я на соплях держусь, у меня в любой момент может начаться необратимый нервный срыв!
— Ничего, Мариша тебя пристроит в хороший дурдом! У нее большие связи! Ха-ха-ха… Ладно… Приезжай вечером, поведу тебя в порядке восстановления психики на вечеринку!
— Ура!
Маша повеселела, доела чебурек, запила его теплым лимонадом (холодным было только пиво) и побежала обратно в институт благородных девиц — на работу.
Собственно, на работе она занималась мегаерундой — переписывала какие-то дурацкости типа «новая летняя коллекция воплощает собой фантазии автора о том, как бы себя чувствовали тургеневские барышни в новом времени… тыры-пыры… она предназначена для тех, кто хочет сохранить в душе романтический флер Серебряного века („Что это значит?“ — в ужасе думала Маша) тыры-пыры…»
Она понеслась к Зое — собиралась предложить что-нибудь адекватное человеческому сознанию, типа «летняя коллекция из полупрозрачных тканей, натурального шелка и воздушного крепа ностальгирует по элегантности и чувственности Серебряного века», но та лишь уверила ее, что она ничего не понимает и что воззвание полностью соответствует целевой аудитории.
Но при всем при том, что на большинстве блузочек из коллекции присутствовали ненавистные Маше банты под горло, белые платьица были в жуткий мелкий цветочек, а легкие шелковые юбки развевались на ветру, — вещи разлетались из магазинов.
— В какой-то момент образ мыслей начинает соответствовать тому, как человек выглядит, — талдычила Зоя.
— То есть ты хочешь сказать, что все эти твои бантики и рюшечки поднимают нравственность в массах? — съехидничала Маша. — Бытие определяет сознание? Ха-ха…
Но Зоя так на нее посмотрела, что Маша решила не спорить. Видимо, здесь все слишком серьезно. Правда, носить это она отказалась наотрез, но, судя по всему, Зоя не теряла надежды ее переубедить. Маша даже честно примерила платьишко в горох с рукавами-крылышками и поясом-бантом на талии, но ее разобрал такой истерический смех, что платье чуть не треснуло по швам. То есть, конечно, само по себе платье было симпатичное, и любая девушка в нем выглядела бы очень мило… Но Маша была уверена, что мода — это не просто голые фантазии модельера, который сидит и думает: «Не пришить ли на блузу третий рукав?» Мода, по ее мнению, так или иначе отражает время — ведь сейчас невозможно представить, что женщины в пятидесятых годах не носили сапоги! Да-да! Даже в мороз они надевали либо туфли, либо валенки, а сапоги носили извозчики и лошадники. А сейчас все носят сапоги — даже летом, поэтому на пике моды — бриджи и укороченные джинсы, и еще все это ассоциируется с современной женщиной, новой амазонкой. И в эту новую систему ценностей Маша никак не могла вписать платьица в горошек — униформу робких созданий начала шестидесятых, которые падали в обморок от стихов Цветаевой и напивались в лоскуты с бокала вина…
Маша вернулась в офис, села за рабочий стол и с большим удовольствием взглянула на черную рамку, в которой находилась фотография Мадонны. Первую неделю Маша отбивалась от девиц, которые все тщились подсунуть ей то корзинку с засушенными розами, то какую-то ароматическую смесь из крашеной соломы, то бульдожку с качающейся головой… Попытки прекратились, когда у нее на столе возник портер Луизы Марии Чикконе (эпоха второго альбома) — Маша распечатала его из Интернета, на стене образовался плакат семейки Аддамсов, а в качестве настольной книги появилась «Черная Магия с Эльзой Гринбаум» в старинном переплете.
Конечно, весь этот новый мир был безумно интересен — даже несмотря на то что Маша никак не могла освоить общение с травами — она не сумела найти даже примитивную трын-траву, чем просто выводила из себя Медею — старую крымскую ведьму, которая последние пятьдесят лет жила в Москве и вечно ворчала по этому поводу. Траву нужно было слушать — и идти на ее зов, но Маша никогда ничего не слышала — мешал новый друг, ветер, и новая подруга — вода, которую Маша обожала — она могла лежать на берегу и часами вдыхать запах пресной реки, трогать ее руками или сидеть, опустив в воду ноги. Вода обволакивала, ластилась — вела себя как ребенок, а Маша даже чувствовала ответственность — она устроила такую выволочку подросткам, кидавшим в воду окурки, что те чуть не разрыдались. Вода щедро одаривала Машу — однажды она ей принесла кольцо с большим черным сапфиром, другой раз — темный серебряный браслет, явно старинный. Вода шла с небес, стоило ей только захотеть — она так наловчилась вызывать дождь, что даже Жаба — так Маша прозвала ненавистную преподавательницу предсказаний, лишь поджимала губы, что считалось у той высшей похвалой.
Но все-таки Маша чувствовала себя очень уставшей — даже несмотря на всяческие ухищрения, к которым прибегала Вера. Та отпаивала подругу настойками, которые на время возвращали ей ясность мышления, но Маша осознавала — она на пределе. И Саша уже не помогал — а он ее даже жалел, отдавал немного энергии, не говоря уже о сексе, после которого Маша всегда чувствовала себя намного более счастливой. С Сашей все было замечательно — он приезжал, занимался с ней любовью, заваривал дивный кофе, учил ее всяким забавным мелочам — вроде высечения огня из пальцев, уезжал и совершенно не мешал ей жить. Маша неожиданно поняла, как это важно — чтобы ей не мешали быть такой, какой она хочет быть.
