Но я держала рот на замке: Зенко строго-настрого запретил нам по своей инициативе заговаривать о своей личной жизни. Клиентов наше мнение не интересует, предупредил он, и друзей они среди нас не ищут. Они пришли в салон «Уан» отвлечься от проблем, расслабиться и получить профессиональное обслуживание.
Мне между тем многое приходилось слышать. Я знала, у кого родственники спорили из-за того, кому из них в первую очередь необходим семейный самолет, кто с кем судился из-за управления трастами и имуществом, чей муж любил пострелять зверей на подготовленной охоте[16] и где можно заказать самые качественные стулья. Я слушала о скандалах и успехах, о самых лучших вечеринках, о наиболее предпочтительных благотворительных акциях и всяких хитросплетениях светской жизни, составляющей основу их существования.
Мне нравились хьюстонские женщины. С чувством юмора и открытые, они всегда интересовались модными новинками. Среди наших клиентов, разумеется, было и несколько важных пожилых матрон, желавших, чтобы им сделали перманент и непременно соорудили на голове халу. Зенко такую прическу терпеть не моги без свидетелей называл ее «канализационный засор». Однако ему никогда и в голову бы не пришло отказать этим женам мультимиллионеров: носившие на пальцах бриллианты величиной с пепельницу, они имели полное право ходить с такой прической, с какой им заблагорассудится.
В салон ходили и мужчины всех форм и размеров. Почти все они хорошо одевались и тщательно следили за волосами, кожей и ногтями. Вопреки приписываемому им имиджу ковбоев техасские мужчины крайне щепетильны во всем, что касается их внешности: все у них отполировано и подстрижено, все под контролем. Вскоре я обзавелась постоянной клиентурой, состоящей из мужчин, которые заглядывали ко мне в обеденный перерыв сделать маникюр, подправить брови или подстричь волосы на шее. Случалось, что некоторые из них пытались со мной флиртовать, в первую очередь те, кто помоложе, но у Зенко в отношении этого были строгие правила. И меня такое положение вещей устраивало. Мне в то время было не до флиртов и не до романов. Мне хотелось только стабильной работы и чаевых.
Две наши девушки, одной из которых была Энджи, умудрялись иметь на стороне богатеньких пожилых любовников – сладких папочек, – с которыми общались в нерабочее время. Отношения держались в тайне, так что Зенко либо ничего не знал, либо делал вид, что не знает. Подобные отношения, в основе которых лежала сделка между состоятельным мужчиной в годах и молодой женщиной, меня не прельщали и в то же время будоражили мое воображение.
В социальной структуре большинства крупных городов существует целый пласт, включающий взаимоотношения сладких папочек и сладких девочек. Эта связь временна по своей природе. Но ее временный характер устраивает обе стороны, а в неписаных правилах этих отношений есть определенная надежность. Отношения обычно начинаются с какого-нибудь пустяка вроде бокала вина, коктейля или приглашения на ужин. Если девушка будет вести себя по-умному, то сможет выманить у папика денежки на какие-то свои нужды, например, на обучение, поездку в отпуск, одежду и даже пластическую операцию. Деньги, по словам Энджи, редко передаются из рук в руки. Наличные напрочь лишают отношения романтического колорита. Когда сладкие папочки делают подарки и оказывают помощь заслуживающей этого молодой женщине, они предпочитают представлять это как своего рода дружбу. Сладкие девочки со своей стороны убеждают себя в том, что хороший бойфренд просто обязан выручать свою девушку, которая в ответ на его щедрость, естественно, должна быть готова отблагодарить его, проводя с ним время.
– А если так случится, что ты не хочешь ложиться с ним в постель, а он только что купил тебе машину? – спросила я Энджи скептически. – Ты вроде как все равно должна, так, что ли? И чем тогда это отличается от...
Заметив, как предостерегающе дернулся ее рот, я прикусила язык.
– Это не только секс, – сказала Энджи натянуто. – Это еще и дружба. И если ты этого не понимаешь, я не собираюсь терять свое время, пытаясь втолковать тебе это.
Я сразу же извинилась, объяснив, что я, мол, приехала из захолустья и потому еще не постигла некоторых тонкостей.
Энджи, смягчившись, меня простила. А потом добавила, что была бы я немного пошустрее, тоже подыскала бы себе щедрого бойфренда. Это помогло бы мне гораздо быстрее достичь намеченных целей.
Но мне ни поездки на Кабу[17] или в Рио, ни дизайнерская одежда и прочие атрибуты роскошной жизни были не нужны. Мне нужно было только одно – выполнить обещания, данные себе и Каррингтон. Мои скромные амбиции исчерпывались добротным жильем и средствами, которых нам хватило бы, чтобы одеться, прокормиться и оплачивать медицинскую страховку, включающую услуги дантиста. Мне не хотелось, чтобы даже малая часть из этого субсидировалась каким-то папиком. Обязательства, предполагаемые подобными отношениями, подарки и секс под соусом дружбы... эта дорога, я знала, не для меня.
Слишком уж много рытвин на пути.
Одной из важных персон салона «Уан» являлся мистер Черчилль Тревис. Если вы когда-нибудь выписывали журнал «Форчун», «Форбс» или другие подобные, вы о нем наверняка что-то знаете. Я же и представления не имела, кто он такой: сфера финансов меня нисколько не интересовала, а «Форбс» я и в руки не брала, разве что нужно было чем-то прихлопнуть муху.
При встрече с Черчиллем прежде всего обращаешь внимание на его голос – такой низкий и скрипучий, что его ощущаешь почти физически, как песок под ногами. Он был невысок, в лучшем случае среднего роста, а когда сутулился, и вовсе казался маленьким. Вот только, если Черчилль Тревис сутулился, все вокруг сутулились тоже. Он был строен, за исключением бочкообразной грудной клетки и рук, способных распрямить подкову. Черчилль был настоящим мужчиной – мог много выпить, не пьянея, метко стрелял, а переговоры вел как джентльмен. Деньги ему доставались тяжело, и он честно платил почти все существующие налоги.
Комфортнее всего Черчилль чувствовал себя в обществе таких же старомодных типов, каким был сам. Он точно знал, что входит в обязанности мужчины, а что должна выполнять женщина. И в кухню заходил лишь затем, чтобы налить себе кофе. Он искренне не понимал мужчин, которые проявляли интерес к фарфоровой посуде, ели пророщенную люцерну или размышляли иногда над женскими проявлениями своей сущности. В Черчилле ничего женского не было, и он ополчился бы на любого, дерзнувшего предположить обратное.
Когда Черчилль впервые появился в салоне «Уан», я только начинала там работать. В один прекрасный день, нарушив чинную атмосферу, по салону прокатилась волна оживления: стилисты переговаривались вполголоса, клиенты крутили головами. Мне удалось мельком его увидеть, когда его вели к Зенко в один из VIP-залов: шапка густых волос стального цвета, темно-серый костюм. Черчилль задержался в дверях, кинул взгляд через весь зал. У него были темные глаза – того карего цвета, когда радужная оболочка почти сливается со зрачками. Это был довольно красивый старикан, однако что-то все же отличало его от других, чувствовалась в нем какая-то эксцентричность.
