Вообще-то весь комплекс отношений мужчины с женщиной во многом оставался для него загадкой. Начать с того, что существовало два типа женщин. Были «белянки» – так он их мысленно называл, наверное из-за белых воздушных платьев, в которых эти девушки всегда приходили на вечеринки во время летнего отдыха на побережье. Танцуя с ними, ты почти не прикасался к ним, зная, что потные руки оставляют пятна, и не ощущал их теплой кожи под прохладным шелком. Их головки, доходившие тебе до подбородка, пахли чем-то чистым и нежным наподобие гигиенической пудры. В присутствии этих девушек необходимо было следить за своей речью. В них была заключена какая-то тайна, даже в Мими Майер, которую он знал всю свою жизнь, знал так же хорошо, как знают родную сестру. И в то же время не знал ее. Между ними всегда оставалась определенная дистанция.
И были другие. В его мысленной классификации они были «Другими» с большой буквы. Это были городские девушки, официантки, которых ты с приятелями обхаживал, посмеиваясь, чтобы заглушить громкое биение сердца. В полночь, когда они кончали работу, вы уводили их на пляж за скалы. Простолюдинки, сказала бы о них мама, да и отец, пожалуй, тоже. Пол иной раз задавался вопросом, занимался ли в свое время отец с этими девушками тем же, чем и он, Пол. Они были шумными, жизнерадостными, а их речь, слова, которые они говорили, когда вы лежали обнаженными, были не совсем… Но теплыми летними ночами с ними было так сладко, легко и чудесно.
Неужели все в жизни неоднозначно, размышлял Пол. Но большинство людей так уверены в себе. Его родители, идущие по прямой проторенной дороге, бабушка Анжелика, все еще живущая идеалами времен Конфедерации, тетя Эмили, желания которой не простираются дальше спокойной обеспеченной семейной жизни, дядя Дэн, вечно разгневанный на весь мир и уверенный в собственной правоте, тетя Хенни, занятая своими добрыми делами – все они не испытывали сомнения.
Возможно, через несколько лет и я стану таким, подумал Пол, зная в глубине души, что этого не случится; он всегда будет испытывать внутреннюю раздвоенность, всегда будет мучиться сомнениями. Он чувствовал себя как человек, который, видя перед собой два жизненных пути, идет, или пытается идти, ступая одной ногой по одному, а другой – по другому…
Затем, поскольку человек он был молодой и как-никак проголодался, он протянул свою тарелку, и Флоренс положила на нее много маленьких сэндвичей и маленьких розовых печеньиц.
На лице Дэна, сидевшего в последнем ряду в тени колонны, так, что с кафедры его нельзя было увидеть, застыло напряженное внимание. Нет, больше, чем просто внимание. Он слушал как зачарованный.
«Когда-то были возможны короткие войны, в которых победа во многом зависела от мужества отдельных личностей. Эти войны чем-то напоминали спортивные соревнования, хотя, безусловно, были куда более кровопролитными. Но в наше время, когда уровень развития техники достиг новых, немыслимых ранее высот, когда великие державы стали сказочно богаты, войны наверняка будут затяжными».
Голос понизился почти до шепота, но его было прекрасно слышно в тишине зала, которую за последние полчаса не нарушали ни покашливание, ни скрип стульев.
«В отличие от войн прошлых веков, в нынешних не уцелеть ни женщинам, ни детям. Наша собственная Гражданская война, от которой нас отделяют какие-нибудь неполные полвека, показала, какие следы оставляют после себя воюющие армии. Всем известно, что генерал Шерман выжег себе путь через Джорджию. Мои родители пережили страшные, полные страданий дни в Луизиане. Я представляю это так же хорошо, как если бы сама жила в то время».
Выступавшая подняла вверх стиснутые руки; бриллиант в кольце, принадлежавшем когда-то матери Дэна, ослепительно вспыхнул. Дэн хорошо знал этот жест, свидетельствующий о сильном эмоциональном переживании: «Посмотри, Дэн, какие у него изумительные глаза», когда родился их сын; «Послушай, кто-то играет на скрипке в том доме»; «Господи, какой ужас» при виде старика в лохмотьях, роющегося в мусорном баке.
Глядя на нее сейчас, он почувствовал, что к горлу подступает ком. Он тайком пришел на этот митинг. Это было ее первое крупное выступление, и она взяла с него обещание не приходить.
«Встретившись с тобой взглядом, я начну думать о том, хорошо или плохо я говорю и забуду то, что хотела сказать. Если мое первое выступление окажется удачным и меня пригласят выступить еще, тогда ты и придешь».
Но он не смог заставить себя сдержать обещание и сейчас был рад этому.
До сих пор, как он и ожидал, она повторяла в своем выступлении многие из его собственных идей и высказываний. Хотя, конечно, их нельзя было назвать его собственными в полном смысле слова. Сейчас едва ли можно было сказать нечто абсолютно новое на тему о войне и мире. Мысль заключалась в том, чтобы, выступая на одном митинге за другим, повторяя пусть уже известные аргументы, всколыхнуть как можно более широкие слои общественности.
Но следующая фраза заставила его насторожиться.
«Я рекомендую всем прочитать книгу польского еврея-бизнесмена Ивана Блоха. Это замечательная книга. Говорят, что прочитав ее, русский царь выступил в 1899 году за созыв конференции по разоружению».
Надо же, изумился про себя Дэн, прочла, а мне ничего не сказала. А я собирался, да так и не выбрал времени.
«Книга написана доходчиво и просто, хотя в ней и приводится много технических деталей. Огневая мощь современного оружия такова, что спастись от него можно только в глубочайших окопах. В наше время война станет бойней, превосходящей воображение человека. Будет истреблен цвет наций – миллионы молодых людей. Не тысячи, – повторила Хенни, – миллионы. Это будет самоубийственная война для всех ее участников».
Она снова подняла вверх руки. Одухотворенное лицо, прекрасные глаза, ставшие огромными, пылают страстью.
Если попытаться описать ее одним словом, подумал Дэн, то надо выбрать слово «искренность». Ни в поведении Хенни, ни в ее манере говорить и двигаться не было ничего показного, театрального, рассчитанного на внешний эффект. Она продолжала говорить о торпедных подводных лодках, аэростатах со взрывчатыми веществами, а Дэн вдруг обратился мыслями совсем к другим вещам.
Женщины, которых он знал… Насколько же все они отличались от Хенни. Женщины, которых можно встретить повсюду – бело-розовая плоть, блеск волос, хорошенькие, пустые, серьезные, задумчивые лица… Но ни одна из них не была на нее похожа. Ни одна. И, слушая с гордостью и радостью плавное течение ее речи, он предвкушал наступление ночи.
«Говорят, огромное количество оружия нужно нам для самообороны. Суть, однако, состоит в том, что, вооружаясь сами, мы провоцируем другую сторону делать то же самое. Мы играем в опасную игру, заключая союзы, пытаясь добиться равновесия сил, готовясь к войне, в которой, если она начнется, не окажется победителей. Войны становятся все более страшными и разрушительными. Бурская была страшнее испано-американской, русско-японская – страшнее бурской. Мужчины и женщины во всем мире должны делать все от них зависящее, чтобы помешать своим правительствам развязать новую войну. Это можно сделать. Если мы захотим, мы сделаем это».
