— Вы, разумеется, правы. Какое-то затмение нашло на меня. Благодарю вас… Пришлите мне ужин, пожалуйста.
Изящно кивнув головой, она вышла из вестибюля. Глаза ее все еще были широко открыты.
— Гм! — крякнул старик.
В переводе на общепринятый язык это значило: «вот идиотка!»
Магнолия сняла платье, на лифе которого виднелись два предательских пятнышка. Она убрала приготовленную для Равенеля сорочку и уселась за шитье. Но туман опять стал заволакивать ей глаза. Бросившись на постель, она отчаянно зарыдала. Это принесло ей некоторое облегчение. Пробило десять. Она не заметила, как заснула. За несколько минут до полуночи в комнату вошел Равенель. Магнолия проснулась. Первое, что ей бросилось в глаза, это отсутствие тросточки — знаменитой тросточки с набалдашником из слоновой кости.
— Где твоя тросточка? — спросила она сонным голосом, едва понимая, что говорит.
Равенель был совершенно озадачен таким приемом:
— Тросточка?.. Ах, в самом деле! Очевидно, я где-нибудь забыл ее.
В последующие годы она никогда не задавала столь наивных вопросов. Равенель не забывал своей тросточки, он закладывал ее. Не было ломбарда на Кларк-стрит, в котором бы она не побывала. И когда Гайлорд возвращался домой без нее, Магнолии было и без слов ясно, что он проигрался в пух и прах.
Ничего не ответив мужу, она начала раздеваться. Заплаканное лицо пылало. Она казалась такой маленькой и жалкой. Равенель чувствовал себя неловко и терзался угрызениями совести.
— Прости, Нолли. Меня задержали. Мы пойдем в театр завтра.
В эту минуту Магнолия ненавидела его. И так как она была вполне нормальной женщиной, последовала вполне естественная развязка — слезы, упреки, обвинения, просьбы, мольбы, прощенье.
— Послушай, Нолли. Не можешь ли ты дать мне на несколько дней твое кольцо?
— Кольцо?
Она уже поняла, в чем дело.
— Я скоро верну тебе его. Сегодня четверг. В субботу оно будет у тебя снова. Клянусь тебе!
Голубоватый бриллиант пустился в те же странствия, что и тросточка с набалдашником из слоновой кости.
Магнолии казалось, что заснуть не удастся. Она была даже уверена, что не заснет. Но здоровый молодой организм взял свое. Она заснула. Засыпая, Магнолия думала, что жизнь — страшная и в то же время великолепная вещь. Каждый день приносил ей что-нибудь новое. Она чувствовала себя зрелой, опытной и несчастной. Ей пришло в голову, что она старше, опытнее и, главное, богаче переживаниями, чем ее собственная мать.
В феврале Равенели вернулись в Фивы. Магнолия сильно тосковала по отцу и даже о матери думала с нежностью. Маленький белый домик недалеко от реки показался ей игрушечным. Собственная комната выглядела кукольной. Городок — малюсенькой деревушкой. Материнский чепец — смешным. Лицо отца было изборождено морщинами, существование которых она не замечала прежде. Домашние кушанья, приготовленные искусными руками Парти Энн, показались ей восхитительными. У нее было ко всему отношение путника, вернувшегося из далеких стран.
Капитан Энди был всецело занят постройкой нового плавучего театра. Он только об этом и говорил. Старый «Цветок Хлопка», купленный им когда-то у Пигрема, пошел на слом. Предполагалось, что новый театр будут освещать не керосиновые лампы, а недавно изобретенные газовые горелки. Были заказаны новые декорации, новая рампа и новые костюмы. Судно строилось на верфи в Сент-Луисе.
— Театрик прямо прелесть какой! — весело сказал Энди, вернувшийся из Сент-Луиса незадолго до спуска. Трудно было угадать, какое из двух ожидавшихся событий — появление на свет ребенка или появление на свет нового плавучего театра — больше всего волновало капитана Энди. Возможно несмотря на всю любовь к Магнолии, театр все-таки занимал его больше. Энди был, во-первых, моряком, во-вторых — актером и только в-третьих — отцом.
— Интересно знать, зачем тебе понадобилось строить новый театр! — сердито бубнила Парти. — Какой смысл всаживать все деньги, заработанные при помощи старого корыта, в новое корыто!
— Старое корыто уже никуда не годилось.
— Оно было достаточно хорошо для той шушеры, которая его посещала. Наконец, можно было продать его, но не покупать нового.
— Ты отлично знаешь, Парти, что ни я, ни ты не могли бы расстаться с жизнью на реке. Всякая иная жизнь показалась бы нам пресной.
— Что касается меня, то я принадлежу к числу тех женщин, которые любят свой домашний очаг.
— Готов держать пари, что, если бы тебе предложили всегда жить на суше, ты ни за что не согласилась бы.
Он выиграл пари — ценою собственной жизни.
При появлении своем на свет Божий новорожденный «Цветок Хлопка» и новорожденная внучка подверглись испытанию водой. Миссисипи обошлась с ними настолько сурово, что, казалось, им предстояло уйти из жизни в тот самый момент, как они вступили в нее. Но, пережив несколько тревожных часов, и тот и другая благополучно выпутались из беды, первый — благодаря старому Уинди, который клялся, что последний год плавает по этим отвратительным рекам, вторая — благодаря толстой акушерке и испуганному молодому доктору. Несмотря на ветер и шум волн, в течение всего наводнения был отчетливо слышен голос Партиньи Энн Хоукс, крикливо распекавшей своего супруга, капитана Хоукса, и свою дочь, Магнолию Равенель, как будто виновной в создавшемся положении была не разбушевавшаяся стихия, а, наоборот, те, кто особенно пострадал от них.
С тех пор прошло четыре года. Четыре года войны и мира. Распри продолжались. Парти Энн и ее зять по-прежнему не выносили друг друга.
За эти четыре года Равенель тысячу раз грозил покинуть «Цветок Хлопка», но Магнолия и Ким опутали его слишком сладостными сетями. Его бунт сводился обычно к карточной игре на берегу, за которой он часто спускал все деньги, накопленные за долгие недели вынужденной бережливости: те небольшие местечки, у пристаней которых большей частью останавливался «Цветок Хлопка», отнюдь не располагали к трате денег.
Мало-помалу, впрочем, жизнь на реке, такая легкая, такая привольная, такая беспечная, начала захватывать и его. В начале сезона приходилось выучить новую роль. Это было самое трудное. В остальное время можно было предаваться безделью. К счастью, завсегдатаи плавучих театров любили смотреть уже знакомые пьесы.
Никогда еще не было на «Цветке Хлопка» столько домашних пирогов, печений, солений, вина и фруктов. Сделав Гайлорда Равенеля предметом своих тайных мечтаний, обитательницы прибрежных городов от Великих Озер до Мексиканского залива несли к его ногам всевозможные подношения. Актеры «Цветка Хлопка» утверждали со смехом, что Равенель — настоящий колдун.
