— Это точно, — Иван посмотрел на меня исподлобья, серьезно и пристально.
— Нет, — тут же спохватилась я. — Деньги есть, документы…тоже. Все будет в порядке. А ты…знаешь последние новости?
Даже дыхание затаила в предвкушении. Газеты и пересуды продавщиц в магазине — вот все, откуда я могла получить информацию, но она не могла удовлетворить меня в полной мере.
— Вильданов очень плох. Диабетик, неврозный тип, он точно долго не протянет. Дамир Рустамович на особом счету у правительства. На него нашли действительного много всего интересного, так что не думаю, что он сможет рассчитывать на обжалование, сокращения срока содержания. Но это и к лучшему… От их семей ничего не осталось. Какие-то разрозненные группировки, если только не появится какой-то человек со стороны, который их объединит…Но…
Качаю головой. Мне уже не интересно, о чем говорит Иван. Я была рада его видеть, это как призрак другой, прошлой какой-то жизни, о которой я скоро совсем забуду.
— А…
— Нет, Наташ, Амира нет. Его тело полностью обгорело, так сильно, что труп смогли идентифицировать только по куску кожи. Но ты и сама это знаешь…
Знаю, но почему-то от визита Ивана в душе шевельнулось какое-то странное предчувствие, странное, зыбкое, ненадежное…
— Если тебе нужна помощь, я готов…
— Спасибо, но нет, — твердо говорю. — Я снова начинаю новую жизнь, и на этот раз уже точно пройду все этапы до конца. Я уеду, все останется позади. Но все будет хорошо…
Неосознанно я кладу руку на живот, но этот жест Иван не замечает, и это к лучшему. Наверняка предложит работу, деньги, еще что-то…Но — нет. Этот город в прошлом. Он оказался перевалочным пунктом, огнем, из которого выковался совсем другой человек. Такой, который точно не боится смотреть в новый день с надеждой.
— Прощай, — Иван грустно качает головой. — Прощай.
Смотрю в окно, вижу, как он садится в машину и уезжает. Тихонько шмыгаю носом — все же это была последняя ниточка, которая могла вернуть все на круги своя, примирить со старой жизнью, вернуть меня обратно, но я сама лично обрубила ее. Не хочу, чтобы все было так, как до знакомства с Амиром. Все будет совсем по-другому.
Я достаю ключ и поворачиваю его в замке. Но отчего-то он не шевелится, ничего не происходит, и я понимаю, что дверь открыта, замок отперт и она только прикрыта. Оглядываюсь назад, будто бы ожидая кого-то за спиной, но ожидаемо никого не вижу. Перешагиваю через пакеты с продуктами и витаминами и делаю шаг в квартиру, как в неизвестность, как в космос…
— Привет, — слышу я тихое. — Здравствуй…
Эпилог
Спустя четыре месяца.
— София! — окликаю эту девчонку, а она даже не реагирует на мой голос. Лежит себе, шевеля тихонько пальчиками, украшенными ярко-красным лаком, который переливается на полуденном солнце. Под полами широкой белой шляпки и огромными солнцезащитными очками на половину лица не видно, спит она или нет.
Светлый слитный купальник с черными полосками облегает фигуру, которая уже начала меняться, но эти изменения мне очень и очень нравятся, потому что они громче всего говорят о том, что эта женщина принадлежит только мне.
Быстро обхожу бассейн по бортику и встаю возле нее. Женщина на лежаке даже не шевелится, когда на ее тело ложится темной громадой моя прохладная тень.
— София! — зову ее.
— А? — она вскидывает голову и стягивает на середину носа очки, чтобы бросить на меня свой хитрый взгляд.
— Сколько можно загорать? Уже день. Ты не в России, здесь совсем другое солнце, — отчитываю ее, как девочку. — Ты же врач, должна понимать!
— Ой, опять ты за свое, зануда! — она снова натягивает на нос выше очки и подставляет лицо солнечным лучам, которые (я прекрасно чувствую прохладной после моря кожей), довольно сильно жалят тело.
— Здесь совсем другое солнце, не как в России, — снова направляю я на нее свое недовольство. — Не думаешь о себе, так хоть о ребенке подумай!
Она фыркает.
— Давай, хватит загорать, иди в дом, посиди в тени. — Дотрагиваюсь до ее руки своей, и она шипит — конечно, на разгоряченной, почти обожженной солнцем коже прикосновение другой, холодной, с каплями соленой морской воды вызывает сильную реакцию.
— Ладно, ладно, зануда. — София сначала садится на лежаке, а потом медленно встает. Я сажусь перед ней на корточки и помогаю залезть пальцами в шлепки, она же в это время ерошит меня по голове. Не считаю помощь беременной женщине ниже своего достоинства, тем более, что ей действительно трудновато выполнять какие-то простые действия, несмотря на то, что мы еще только в самом начале этого пути.
— Я не зануда, — переплетаю ее пальцы со своими и веду в дом, где ждет прохлада и натуральные соки в холодильнике, которые нам готовит приходящая домработница — филиппинка Марта. — Мне приходится думать за нас двоих, а скоро — за троих.
— Уф, — делает вид, что тяжко вздыхает, София. На самом же деле мы оба понимаем, что это всего лишь небольшая игра — скромная прелюдия, которых в нашей жизни теперь хоть отбавляй. — Ты не выносим.
В доме она бросает шляпу на плетеный столик из ротанга, и ее короткие светлые волосы ложатся неровными волнами. Чем-то эта прическа ей понравилась, и она даже не хочет возвращаться к своим длинным волосам, которые мне так понравились когда-то. Но это и не важно. Мне в этой женщине нравится все, и на самом деле все равно, какого цвета будет ее макушка, главное, чтобы она всегда мелькала рядом, в поле моего зрения.
София разворачивается и, ехидно усмехнувшись, ухитряется ущипнуть меня за зад.
— Фу, ты весь мокрый, — смеется она, когда я поворачиваюсь к ней, изображая зверское выражение лица. Сейчас это сделать немного проще — по щеке тянется косая линия шрама, которая осталась после операции — убрать ожоги за четыре месяца удалось не сразу, и несмотря на то, что врач в этой огромной клинике уверяет, что однажды пластика исправит все, мне в это слабо верится. Но ни меня, ни мою женщину несколько шершавых участков кожи на теле не пугают. Важнее всего то, что владелец этой кожи, этого тела, жив.
Как только я рычу на нее, она взвизгивает и несется прочь — пробегает напрямик по длинной веранде, чуть не налетев на ротанговый стул, заворачивает за угол, скользит между мандариновыми деревьями, кидая за спину опасливый взгляд — догоняю ее или нет? И, поняв, что я не отстаю, ускоряется с визгом. Такие игры у нас в порядке вещей, и хорошо, что соседей тут не много и они довольно далеко друг от друга, разделенные большими заборами и метрами собственного песчаного пляжа у моря, иначе бы кому-то пришло в голову подать в суд на меня за постоянные домогательства до этой чертовки.
Но пройти мимо и не дотронуться — не возможно. Она врослась в меня, вытряхнула всего наизнанку и пришила к себе сильными, стальными нитями. Она моя, полностью моя и я ни о чем не жалею. Не жалел тогда, когда вел переговоры со следственным комитетом, договариваясь о том, что сдам всю контору, всю семью, во главе с самым главным ее организатором в обмен на защиту и неприкосновенность.
Не жалел и тогда, когда снова менял выданные в РФ документы, не столько не доверяя машине справедливости, которая сразу же заработала на полную мощность, упрятав всех, кого я представил, в тюрьму, а сколько опасаясь нападения своих же бывших разозленных партнеров из семьи. Понятно, что обезглавленная рыба не будет жить долго, и контора развалилась, но всегда есть особенные случаи, которые нужно учесть — не хотел бы, чтобы какой-то залетный киллер решил бы отомстить за поруганную честь.
Для всех в стране, в той жизни, я мертв. И это самое лучшее решение, которое только могло появиться, потому что к той жизни, полной крови и лжи, я точно не хочу возвращаться.
По заслугам получили все. Только Камиллу я не тронул. Знаю, что после того, как прошли разбирательства, ее активы были разморожены, и она, как вдова, стала владелицей строительной компании, созданной на деньги двух семей. Думаю, это честный откуп. Между нами ничего никогда не было и не могло быть — она просто хотела сделать из фиктивного брака настоящий, и делала для этого все, что было в ее силах. Но мое сердце уже было отдано другой, и у нее ничего бы не получилось.
