Я кончила буквально через пару минут такого сладкого ужаса.
И, кажется, вылетела из вселенной куда-то в черную дыру, потерялась в пространстве и времени.
Потому что пришла в себя уже на кровати.
И Тимур был наверху и во мне, жадно рассматривал мое бледное, безумное после оргазма лицо и скалился высокомерно.
— Глупая Мышь, — сказал он перед тем, как закинуть мои ноги себе на плечи, — ты думаешь, что сможешь убежать? Хер я тебя теперь отпущу, поняла? Разберусь во всем этом бреде, а потом… Потом женюсь на тебе, поняла? Попробуй только свалить опять! Найду и к кровати привяжу.
В ответ на это ужасное заявление, у меня иррационально сжалось все внутри, и Тимур это почувствовал, наклонился, усмехнулся в губы прямо:
— Тебе нравится такое. Я помню. Мне тоже нравится.
Моих возражений о том, что вообще не нравится, как и обо всем остальном, он тоже слушать не стал.
Поудобнее закинул мои ноги себе на плечи, навалился так, что даже дышать толком не могла, опять заткнул рот грубым поцелуем и начал двигаться так сильно и жестко, что на время я перестала быть Викой, благоразумной и циничной, обиженной на него и не собирающейся прощать… Я превратилась в визжащую от кайфа самку, забывшую про все на свете, кроме тягучих сильных движений внутри, грубого предостерегающего рычания и запаха мужчины, так сладко и сильно терзающего меня.
Это была гибель. В полном и самом жутком ее воплощении.
Эти несколько часов Тимур не выпускал меня ни на секунду, заставлял кончать, сам кончал, даже не думая пользоваться защитой, валял меня по кровати, словно игрушку для удовольствий… Я, собственно, ею и была.
В редкие минуты просветления сознания, я пыталась выползти из-под него, пыталась что-то возразить, но все это смешное сопротивление тут же исчезало, стоило Тимуру просто начать целовать меня, отключая всякие зачатки личности и интеллекта.
Я, кажется, вырубилась прямо в процессе, потому что финала не помню. Совсем.
Очнулась, словно от обморока, вынырнула из глубины, и какое-то время не могла понять, где я: в прежней счастливой жизни, которая была обманом, во сне еще, сладком и тоже лживом насквозь… Или в реальности. Пугающей и жуткой.
Оказалось — последнее.
И вот теперь мне срочно надо предпринять усилия для того, чтоб хоть как-то сохранить себя.
Хотя… Нет уже меня. Нет. Он все забрал, все себе присвоил…
Не хочу думать о тех жутких словах про «женюсь» и «привяжу к кровати».
Естественно, ни о чем таком и речи быть не может.
Пусть я и слабовольный кусок мяса, как выяснилось, но жить-то еще хочу. А жить я смогу, если хоть чуть-чуть буду уважать себя. Хоть чуть-чуть.
Конечно, никаких иллюзий насчет того, что Тимур реально на мне женится, я не испытываю. Предложения не делают, предварительно засадив член в живого человека. И лишая таким образом возможности отказать. Это неправильно.
А вот то, что он, поняв мою слабость перед ним, будет этим пользоваться, не вызывает сомнений.
Придется увольняться, черт… Отовсюду, причем.
Пытаюсь приладить на место часть пуговиц с форменного платья, радуюсь, что фартук выдержал крепость рук агрессора, и часть последствий можно ликвидировать. Обувь тоже целая. А трусы пусть Тимуру останутся. На память.
Подхватываю телефон, который весь первый час, пока Тимур трахал меня, трезвонил, не переставая, и в итоге этот гад, матерясь, потянулся, чтоб его вырубить. Я в этот момент, помнится, пришла в сознание и попыталась отползти в сторону, но Тимур, отбросив замолчавший девайс, хмуро пресек мои слабые попытки, за ногу вернув обратно, на подходящее, по его мнению, место, то есть под себя и на свой член.
Комментировать попытку побега и слабые протестующие стоны он не стал, а просто жестко наказывал до тех пор, пока я не завыла в кулак от безумных спазмов кайфа.
Ох… Долго я еще свое падение буду переживать…
Выскальзываю за дверь и несусь со всех ног прочь, на цокольный.
Надеяться на то, что Тимур будет долго спать сейчас, не следует. И потому надо действовать быстро.
Покидать вещи в сумку, быстро обтереться хотя бы влажными салфетками, надеть, бляха муха, трусы!
И вперед, прочь из этого ада!
И телефон! Телефон поменять опять!
От последнего только плюсы, коллекторы не будут больше названивать.
Мама с братом пусть сами справляются, не понимаю, что на меня нашло, когда решила остаться в высотке и поработать какое-то время, чтоб было, что высылать.
Не матери, само собой. А коллекторам.
А теперь все, как отрезало.
Тимур, если ему шлея под хвост попадет, сам с ними разберется.
А если нет… Ну, с моих взять нечего, кроме тараканов. Даже квартира — и та муниципальная. Бить их без толку, это должны понимать, показательно наказывать — тоже.
Так что… Ничего они им не сделают. Вообще ничего.
Вспоминаю, как мне плохо было все то время, когда, после неожиданной шокирующей встречи с Тимуром и разговора на парковке, позвонили коллекторы с сообщением о долге матери и брата. Добили меня просто.
Я словно в пучину какую-то, беспросветность погрузилась, никак не могла соображать нормально. Позвонила матери, она рыдала в трубку и просила помочь, потому что брата уже побили несколько раз, и ей угрожали. На вопрос, куда пошли такие огромные по меркам нашего поселка деньги, начала что-то бессвязно лепетать про «кушать нечего» и «день рождения же».
У меня просто руки опустились.
Мать не было жалко, честно. Она сделала свой выбор, и я никогда не считала, что должна ей что-то… Но все равно, было жутко, что их могут там просто убить.
Потому и медлила. И работала. И даже думала, что получится избежать ненужного… Общения.
Дура, да.
Почему-то Тимура на мне зациклило. Меня, собственно, тоже, но про меня-то все понятно: уже говорилось, что дура. Ничего нового.
А вот его почему?
Странно вообще. Очень странно.
И так удивлялся, когда я про эту бабу упомянула… Словно… Не помнил? Но нет… Не до такой же степени…
Ладно, об этом будем думать позже. Потом.
А сейчас — делаем ноги.
Мышь убежала от кота
На Арбате я оказываюсь чисто случайно. Сама не понимаю, каким образом туда ноги приносят.
Такое бывает, когда голова отрубается напрочь.
Вроде, куда-то шла, вроде, куда-то ехала, потом опять шла… бездумно совершенно, не понимая, в какую сторону топаю и зачем это все делаю.
Мозг, лихорадочно напрягшийся в последние полчаса, а до того — полностью насильно вырубленный, работал со сбоями, что было вполне логично и объяснимо.
Арбат шумит.
Он всегда шумит.
Иду, разглядывая лотки с товарами. Останавливаясь возле развалов и картин, слушаю выступления певцов и музыкантов.
И отрубаюсь от реальности еще больше, ощущаю себя песчинкой, смешной и бессмысленной, в море пустыни.
Меня просто ветром несет, несет, несет…
И вой ветра этого, его сухой шелест, на который похож многоголосый шум толпы, неожиданно прорезает чистая нота скрипки.
Она пронзительная настолько, что бьет по сознанию, словно молнией прошибает.
Останавливаюсь. А затем целенаправленно иду на звук.
Просто иду на звук.
И пару минут удивленно моргаю, рассматривая темноволосую, безумно красивую скрипачку.
Мелодия, струящаяся из-под смычка, настолько совпадает с моим настроением, что становится страшно. Она — плывущая, тяжелая и обнадеживающая одновременно. Она — правильная.
Моя.
Надо бы уйти, просто развернуться и уйти, пока есть даже ничтожный шанс, что меня заметят…
Но не могу.
Стою, словно завороженная, сжимаю ремешок сумки и слушаю.
Что мокрые щеки, замечаю только когда нос забивается, и дышать становится тяжело.
Музыка летит, погружается в меня, и кажется, даже что-то перестраивает внутри, как опытный настройщик пианино, правильно воздействует на инструмент, добиваясь идеального звучания.
И мне просто необходимо стоять здесь и слушать, это целебно, это лечит.
