мрачно, глядя на Лали, и добавил: – Колесникову.
Она удивленно моргнула, но ничего не ответила. После чего подернула плечами и спросила:
– И что же рассказывала?
– Что она все это подстроила сама. Что приходила к тебе, угрожала… – Я покачал головой и опустил взгляд. – В общем, все то, что ты мне уже рассказала.
– Значит, теперь ты мне веришь? – уточнила Лали, но в голосе ее послышался тот холод, которого я так опасался.
– Я очень виноват перед тобой. Что не доверился сразу, и что поверил жене, а не тебе. Но нужно было сразу все мне рассказать.
– Я боялась! Как ты этого не можешь понять?
А я понимал. Сейчас – совершенно отчетливо. Представлял, каково было Лали, когда она пыталась любыми способами остаться рядом с нашей дочерью, и знал, что именно я, в первую очередь, и был источником этого ужаса.
– Я понимаю, что меня это не оправдывает, но я вообще ничего не знал о тебе и твоей беременности. Никто и ничего мне не передавал, а я – не откупался никакими деньгами, – сказал то, что было, по сути, не так уж и важно. Зато важным было иное – мне нужно было, чтобы Лали это знала.
– Достаточно и того, что ты мог попросту знать и об этом забыть, – с горечью проговорила Лали, и я не смог и дальше говорить спокойно.
– Ты не понимаешь… Все было совсем не так до того, как в моей жизни появилась Снежана. И как появилась ты. Да, раньше я вообще мало что замечал, и мало чему придавал значение, но теперь все иначе. Я люблю свою дочь, Лали… Безумно люблю и готов ради того, чтобы она была счастлива, на все. И я люблю тебя… Ты ведь мне веришь?
Она смотрела на меня, глаза в глаза, и столько всего было в этом взгляде, что я чувствовал себя восходящим на эшафот, где мне вот-вот должны были объявить смертный приговор. Но черт бы все подрал, я не хотел слышать его из уст любимой женщины!
– Я хочу вернуться домой. Со Снежаной, – наконец тихо проговорила Лали и поднялась из-за стола.
– Подожди! – буквально выкрикнул я, вскакивая следом за ней. Оказался рядом в два больших шага, притянул к себе, впился губами в рот Лали. Чувствовал на языке лишь горечь скорого расставания, но еще верил, что все можно исправить.
– Не надо! – выдохнула Лали, отталкивая меня.
Я инстинктивно сделал шаг назад, но попыток снова прижать ее к себе больше не предпринимал.
– Я хочу вернуться домой! Прямо сейчас! Ты же не станешь держать меня здесь и дальше взаперти?
Лали смотрела на меня тяжело дыша. А я смотрел в ответ и понимал, что сейчас мне нужно отступить. Возможно, навсегда, если вдруг она решит, что не сможет быть со мной и простить все, что пережила по моей вине.
– Не стану, – покачал я головой. – Но хочу видеться со своей дочерью, когда это будет тебе удобно, конечно.
Да, понимание, что уже вот-вот они со Снежаной уедут из моего дома и будут находиться черт знает где, а я стану встречаться со своим ребенком пару раз в неделю, убивало. Но и поделать ничего я с этим не мог. По крайней мере, не сейчас.
– Я бы никогда не стала препятствовать этому, – горько усмехнулась Лали и добавила: – И приходила тогда к тебе, чтобы ты знал – у тебя есть ребенок, а не чтобы от тебя что-то требовать.
Она развернулась и ушла, а я остался стоять, как истукан. И чувствовал, что потерял что-то настолько бесценное, что заполнить образовавшуюся пустоту будет очень сложно.
Если не невозможно.
Я сам вызвался отвезти Лали со Снежаной к ней домой. И по пути хотел только одного – поговорить и предложить обосноваться в одном из моих домов, где им будет удобнее. Собирался заверить, что я стану выполнять любые условия, которые она озвучит, но… Лали, севшая на заднее сидение, склонилась к нашей дочери и прошептала:
– Скоро будем дома, потерпи немного. Будем, наконец, дома.
Я сжал челюсти до хруста. Не проронил за все время пути ни слова, а когда приехали – припарковался возле дома Лали и помог ей выйти из машины. Вытащил вещи (всего одна сумка и коляска), проводил до двери в квартиру. Я не был здесь ни разу, но то, что увидел, мне категорически не понравилось. Какая-то крохотная конура, в которой Лали собиралась растить нашу с ней дочь. Впрочем, я понимал, что сейчас уж точно не стоило поднимать этот вопрос.
– Вернулись, – констатировала мать Лали, забирая у нее Снежану. – Хорошо, я пойду.
Она унесла ребенка и мы с Лали остались наедине. Я не знал, что сказать ей, да и была ли нужда в словах?
– Я приеду завтра, если ты не против, – сказал, всматриваясь в ее лицо и отчаянно желая увидеть на нем хоть что-то кроме усталости.
– Я не против. А сейчас очень хочу просто побыть с дочерью и лечь спать, – сказала Лали и я, кивнув, ушел.
Нет, я совсем не собирался сдаваться, но понимал, что сейчас своим напором могу только навредить. К тому же, у меня имелось множество дел, которыми я собирался заняться прямо с завтрашнего дня, и касались они совсем не офиса.
А пока я остался наедине с тем, что и заслужил. И очень надеялся, что это не конец нашей истории с Лали и моей дочери, важнее которых у меня не было никого и ничего в жизни.
– Ты, кажется, не удивлена.
Я вошла в маленькую узкую кухню и присела на стул напротив матери. Ее лицо, как и всегда, когда держала на руках внучку, преобразилось. Суровые складки у губ разгладились, хмурое выражение стало почти нежным. Снежану мама однозначно обожала. И, глядя на это, у меня не находилось никаких сил сердиться на нее за то, что она, казалось, совсем не любила меня.
– Не удивлена, – пожала мать плечами. – Знала, что ты вернешься. С ней.
– Почему?
