этими баночками и флакончиками. И ведь уже знал, что будет, как маньяк, нюхать её шампунь и крем для рук. Утащит с собой в море маленький тюбик, пахнущий домом и любовью.
Вещей, включая кулинарный подарок Бодровских, собралось на увесистую сумку. Добавились декоративные подушки и пузатые красные керамические чашки со смешными котами, которые они вместе купили. — Это на подоконник. Тот, который с огоньками — проинструктировала Катя. Ветров подумал, что стоит Кате один раз усесться на это подоконник с чашкой, как через неделю весь Североморск будет в срочном порядке обзаводиться такими же предметами интерьера.
Катя была чудо как хороша в новом теплом платье из кашемира. Под платьем, Вадим точно знал, был тот кружевной комплект белья, который он ей подарил на правах будущего мужа.
Никогда до этого Ветров не покупал эти детали женского туалета. В голову не приходило. В магазине обалдел от количества циферок и буковок в обозначениях размеров. У него на корабле боезапас маркируются меньшим количеством знаков. Благо, девушки-консультанты были понятливыми, помогли, хоть и хихикали над ним, не особо скрываясь. Но с размером попали в цель, слава богу. Вадим дарил, очень волнуясь. И Катя, смущаясь, продемонстрировала ему подарок. Железной выдержки Ветрова хватило ровно на её проход "от бедра" по комнате туда и обратно.
Теперь они ехали в Михайловский театр на балет "Тщетная предосторожность". В афише в роли Симоны значился Николай Цискаридзе.
Катя любила приезжать в театр заранее. Они с друзьями пересмотрели весь репертуар РАМТа, благо Ленкина бабушка снабжала их билетами.
Вот и сейчас они оказались в фойе, когда зрители только стали заходить. В буфете Вадим взял два бокала шампанского. И пирожные. Катя заулыбалась. Точно такие эклеры они ели в Доме офицеров на балу в честь дня ВМФ.
Катя остановила взгляд на их отражении в большом зеркале. Нет, Ветров все же шикарен. В форме так совсем глаз не оторвать. Но и в тонком джемпере, обтягивающем отличную мужскую фигуру, и классических тёмных брюках, Вадим смотрелся, как кинозвезда. Не хватало одной маленькой, но весьма существенной детали. Обручального кольца на его руке. Так может быть томных женских взглядов в его сторону было бы меньше.
Лёгкий весёлый сюжет, шикарные исполнители, блестящее исполнение. Ветров до этого полагал, что балет — это не его. Их в Нахимовском водили и в Мариинский, и в Михайловский и даже в БДТ, куда невозможно было добыть билеты. Но что было взять с мальчишек-подростков. Сейчас, сидя в кресле рядом с восторженной Катей, Ветров наслаждался. Обстановкой. Музыкой. Мастерством артистов. Красотой декораций. И невероятной девушкой с его колечком на пальце. Про себя уже планируя, что каждый отпуск они обязательно будут ходить в театр в Москве и в Питере. И если будут спектакли в Североморске, пока он будет на базе, тоже обязательно будут ходить.
Из театра заехали поужинать. Сидели, сцепившись пальцами. Вадим глянул на часы. Катя поняла, что пора двигаться на вокзал. Её затрясло. Слезы накатили. Ветров зацеловывал кончики её пальцев.
Вадим разместил Катю в поезде, поставил чемодан. Посмотрел на попутчиков. Только пожилая пара. В вагон Катя не заходила до последнего. Они стояли обнявшись. Пытаясь надышаться друг другом. Не разговаривали. Про следующую встречу уже сто раз договорились. В апреле. Заявление будут подавать. Только надо решить, где официально регистрироваться. В Североморске с этим проще.
— Отъезжающие, заходим в вагон, пожалуйста, — проводница, зябко притоптывая, стала торопить провожающих к выходу. Катя зашла в вагон. — Проходите, девушка, внутрь. Я закрываю. — Вадюша… — До встречи, родная. Позвони мне утром, как доехала. Мой поезд в шестнадцать. — Я помню. Позвоню.
Они цеплялись друг за друга взглядами, пока поезд не пошёл. Катя переместилась к окну, благо коридор был на сторону платформы. Вадим приложил свою ладонь к оконному стеклу. Поезд тронулся. Катя изнутри тоже приложила ладонь. И чувствовала, как нагрелось стекло.
Поезд набирал ход. Ветров убрал руку, быстро пошёл по платформе. Потом побежал. До самого края.
Катя вернулась в купе, рыдая в три ручья. Супруги-попутчики переглянулись. — Муж? — осторожно спросила женщина. — Жених, — выдохнула Катя. — Всё хорошо у вас будет. Костя, — обратилась она к мужу, — организуй нам всем чаю, пожалуйста.
Ветров брел домой. Его бил озноб. В квартире было пусто, темно и тихо. Он заставил себя раздеться. Аккуратно повесил одежду на стул. Его чемодан и сумка Катиных "мелочей" уже ждали своего часа. Лёг на подушку, пахнущую его любимой. И почти моментально уснул.
74.
Почти сразу после приезда Катерина попала в оборот к Епифановой. Та наконец вытрясла из Кузьминой все подробности изменений в её личной жизни.
Катя сама себе удивилась, как ей удалось продержаться столько месяцев, не поделившись с подругой. Видимо всё, что с ней происходило, казалось практически нереальным. Даже когда стало вполне себе осязаемым.
Ленка, пока Катя рассказывала всё по порядку начиная с летнего визита в Североморск, охала, ахала, присвистывала, качала головой, вздыхала и произносила что-то вроде: "Ну, ты даёшь!", "Чо, правда?" и "Ну ничего себе!".
— Кузьмина… Ё-моё, слов нет! И ты мне ни разу ничего не рассказала! Ну, блин, белорусский партизан. Verdammte Hexe! (Чёртова ведьма!) Хотя я тоже хороша! Мы так с Илюшкой сами закрутились! Вот… В октябре в крестные пойдёшь? — Ох! Ленка! Господи… — Кузьмина, ну и что ты охаешь, как маленькая. Я, конечно, не так планировала. Но мы сначала заявление подали. Так что не по залету. А то будут потом высчитывать. В Грибоедовском только на апрель. Там вообще дурдом. Но красиииво! Лестница такая! — Я там была один раз. Когда мои женились. — Слушай, я всё время забываю, что Ольга Владимировна не твоя мама. — Да я и сама, если честно, забываю. — А со своей? Кать? Ты же ездила раньше. — Теперь не езжу. Она меня последние два года с днем рождения не поздравляла. — Почему?
Катя только плечами пожала. Она даже не хотела знать, почему её собственная мама о ней забыла. Казалось, что эта тема переболела. И в этом году она даже не вспомнила про Веру в свой день рождения. Вопросы подруги сейчас ранили. Будто уже затянувшуюся рану снова расковыряли. Не будь в её жизни Лёли и Вадима, она может быть успевала бы тосковать. Но нет. Никаких подобных чувств не наблюдалось. Вера перестала быть для дочери важным человеком.
— М-да, странно. Всё-таки она твоя мама, — добрая Епифанова во всех всегда искала положительные стороны. — У меня есть мама. Я не сирота, — резковато ответила Кузьмина. — Конечно. У тебя
