на него снизу вверх.
Он осторожно снял меня с члена, и я поняла намек, отцепив ноги от его бедер. Он поставил меня на ноги, но держал крепко, все еще прижимая к стене, пока не убедился, что я твердо стою на земле.
Он отодвинулся ровно настолько, чтобы подтянуть джинсы, а затем наклонился и схватил мои трусики.
Я машинально протянула за ними руку, но он не отдал их мне.
Он сунул их в карман джинсов.
Мои губы приоткрылись.
Он наклонился и поднял мои пижамные штаны. Встряхнул их, чтобы очистить от грязи, и его брови сошлись вместе, когда он посмотрел на них, затем протянул мне.
Несколько раз задев Джонни, потому что он стоял близко, я надела их.
Я завязывала шнурок, когда он сказал:
— Мусор.
Это было утверждение, превратившееся в вопрос.
— В сарае, — ответила я.
Он взял меня за руку и, открыв дверь, завел нас в сарай. В расстегнутых джинсах таща меня за собой.
Затем поделился со мной интимным моментом, выбросив использованный презерватив в мусорное ведро.
В этом моменте было нечто значимое, нечто могущественное. Сдвиг в наших отношениях, когда завеса опущена, и речь больше не идет о том, чтобы хранить важные секреты, пока вы не убедитесь, что ими можно безопасно делиться, или просто узнать друг друга немного лучше.
Речь идет о том, чтобы вписаться в жизнь друг друга.
Он поправил джинсы и ремень, затем оглядел сарай.
— Иисусе, — пробормотал он.
Я проследила за его взглядом.
Упряжь крепилась на двух противоположных стенах таким образом, чтобы все выглядело не только организованно и упорядочено, но и привлекательно. На узком пространстве под ними был расстелен чистый овальный плетеный коврик. В двух задних углах, по диагонали, располагались два кресла. Выцветшее ситцевое, которое я приобрела на дворовой распродаже за два доллара. И потрясающее клубное кресло из кожи и красного дерева, которое я купила на аукционе недвижимости за двадцать пять долларов. Жестяной светильник, ветхий и потрясающий, являл собой предмет антиквариата, и стоил мне пятьдесят долларов в антикварном магазине, а также вечер «маргариты» плюс мой гуакамоле для подруги электрика, чтобы его перемонтировать.
На задней стене висели четыре фотографии, по две с каждой стороны большого окна, и я заплатила небольшое состояние, чтобы оформить их в одинаковые рамки.
Они заключали в себя матовые снимки, сделанные на дешевый одноразовый фотоаппарат, купленный в аптеке, с того дня, когда мама водила нас с Адди в государственный парк, где мы катались на лошадях. На одной фотографии мама с Адди. На другой — я с мамой. И на двух — мы втроем стояли перед лошадью, улыбались, дурачились и выглядели счастливыми.
— Так и думал, что сарай у тебя будет лучше, чем гостиная у большинства людей, — пробормотал Джонни.
Я перевела взгляд с комнаты на него.
— Джонни.
Он посмотрел на меня и твердо сказал:
— Ладно, — затем схватил меня за руку и потащил к кожаному клубному креслу.
Он сел в него.
Потом усадил меня, то есть усадил к себе на колени.
— Догнал ее и своего пса, — начал он без предисловий.
Я сидела у него на коленях и, не уверенная, хочу ли это слышать… не уверенная ни в чем… слушала.
— Так как я хотел вернуть свою собаку, то сказал Шандре, что нам нужно найти уединенное место для разговора. Она хотела поехать на мельницу. Я согласился, потому что так смог бы впустить Рейнджера в его новый дом, когда мы закончим, и не хотел тянуть кота за хвост, споря по поводу места, где мы будем вести разговор. Она последовала за мной на своей машине. По дороге туда я позвонил тебе. — Выражение его лица стало раздраженным. — Ты не ответила.
— Эм… — пробормотала я.
— Излишне говорить, что, приехав на место и сказав ей, что хочу вернуть свою собаку, все прошло не очень хорошо. Я сказал ей, что нас не вернуть, что сделано, то сделано, но, видимо, она не поняла. Я сказал, что хочу, чтобы она вернула Рейнджера, и это она поняла. Она расстроилась, и я не мог просто сказать ей уйти, но оставить мне собаку. Я нашел время позвонить и написать тебе, когда она была расстроена. Но опять же, ты не ответила.
— Ох…
— Все ухудшилось, потому что она не могла не заметить, как я пытался до тебя дозвониться и отправлял сообщения, поэтому ей захотелось узнать о тебе, и, поскольку я не дал ей шанса, она сделала поспешные выводы о том, что Брукс — наш ребенок. Заверение ее в обратном и объяснение того, кто мы с тобой друг для друга, тоже прошло не очень хорошо. Когда выяснилось, что мы знакомы всего пару недель, а она позвонила сразу после того, как мы встретились, все пошло еще хуже, она спрашивала, что, если бы она позвонила раньше. И опять же, все прошло не очень хорошо, когда я сказал, что, никаких «что, если» мы обсуждать не будем, так как я нашел кое-кого, у нас глубокая связь, мы оба намерены исследовать это, и я полностью к этому готов.
Я уставилась на него, больше не чувствуя неуверенности в том, что просто слушаю.
Я внимательно вслушивался в каждое его слово.
Джонни продолжал говорить.
— На этом бы все закончилось, и я бы приехал к тебе, но тут вмешалась людская молва, так что к тому времени, когда Марго и Дэйв добрались до фестиваля, то, что произошло с нами тремя на пикнике на том покрывале, передавалось из уст в уста. Марго разозлилась, да и для Дэйва Шандра тоже не ходила в любимицах, поэтому они решили вернуться к своей машине, заявиться на мельницу и высказать Шандре несколько своих мыслей.
— О, боже, — прошептала я.
— Да, — согласился он. — Марго набросилась на нее, и в результате получился фарш. Она растерла ее в порошок. Я старался вести себя с ней как можно более прохладно, да и чего она ожидала в нашей ситуации. Так что Шандра уже получила от меня пару ласковых, а появление Марго полностью ее добило.
— Черт побери, — пробормотала я, начиная жалеть Шандру.
Я надеялась, что Марго никогда не представиться возможность сделать из меня фарш, потому что полагала, у нее к этому талант.
— Да, — снова согласился он. — Но Марго еще не закончила, потому что сделала поспешные выводы о том, почему мы с Шандрой на мельнице, и ей тоже нужно было сказать кое-что и мне. О Шандре и о тебе. Шандра, услышав от Марго о глубине
