— Ему ничего не нужно знать, — резко перебила меня Мила и посмотрела так, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Взгляд Журавлевой буквально метал молнии и на секунду мне показалось, что еще слово, и мне просто перегрызут глотку. Будто я ступил на запретную, чужую для себя территорию.
— Мил…
— Мой отец сегодня ничего не должен знать, он уже отдыхает, для него я работаю и некоторое время поживу у друзей, все, — чеканя каждое слово, проговорила Мила.
Я нахмурился, теряясь в догадках. Одна была хуже другой.
— Мил, он… он тебя обижает?
Я никогда не интересовался ее жизнью, мне было все равно. Я лишь знал, что мать Милы умерла от рака, сгорела у нее на глазах. Об отце Журавлева никогда не говорила, она вообще мало говорила.
— Волков, ты идиот? — как-то совершенно неожиданно рявкнула Милка. — У меня самый лучший на свете отец, он бы меня в жизни пальцем не тронул.
— Тогда почему…
— Потому что он болен! — не сдержавшись, Мила повысила тон. — Ему нельзя волноваться, нельзя нервничать, он пережил инсульт и до сих пор до конца не восстановился, я не хочу, чтобы его ударило второй раз!
— Почему ты ни разу об этом не говорила? — растерянно поинтересовался я, во все глаза глядя на Журавлеву.
— Потому что это тебя не касалось.
— Мил, — я вздохнул.
— Нет, Жень, серьезно, это только мое дело, я просто не хочу, чтобы папа переживал еще больше.
— Но он все равно узнает.
— Узнает, но в целом со мной все в порядке, ссадины заживут быстро, а рука… скажу, что просто упала.
— Мил…
— Перестань, Жень, поверь, ты сделал более, чем достаточно, и я тебе очень благодарна, на этом все…
— Я ведь просто хочу помочь, чем могу.
— Не стоит, я справлюсь… разве что… в универ я, сам понимаешь, пока не могу, если бы ты мог поговорить с отцом, он ведь хорошо знаком с деканом, я все отработаю, конечно и сдам.
— Мил, да какой к черту универ, ты сегодня погибнуть могла, тебе самой помощь нужна, как ты справляться собралась? — я не выдержал и тоже повысил тон.
— Не кричи, — строго осадила меня Милка, — я справлюсь, что-нибудь придумаю, это мое дело, Женя, я серьезно, тебе есть о ком заботиться, вот и заботься, а мне не пять лет.
— Мила.
— Все, Жек, я устала, и хочу поспать, тебе пора.
Она говорила таким тоном, что спорить не имело смысла. От меня она помощи не примет, я это по глазам видел, но знал того, кого никакие слова и строгий взгляд не остановят. Может, это называется вторым шансом, не знаю.
— Ладно, отдыхай, я заеду еще.
— Угу, — хмыкнула Милка.
Я уже было собирался покинуть палату, когда в спину долетели слова:
— И спасибо за палату, но не стоило, мне и в общей бы и в общей было хорошо, может, поселили бы с Аськой. Я попрошу завтра меня перевести, не стоило тратиться.
— А я и не тратился, — я пожал плечами, не видя смысла скрывать факты.
— Не тратился? — недоуменно спросила Мила.
— Нет.
— Но тогда кто? В смысле, это явно не бесплатно, если это не ты, то кто?
— А ты не догадываешься?
Не дожидаясь ответа, я покачал головой и вышел из палаты, оставляя Милу переваривать информацию.
Ромыч, как и следовало ожидать, ждал меня неподалеку, у окна.
Не теряя времени, я направился к другу.
— Я так понимаю, домой ты не собираешься? — проговорил я в спину Ромычу.
— Ты не мог бы... у тебя ведь крестный в этой больнице работает.
— Он нейрохирург, — напомнила я.
— Он врач, я просто хочу убедиться, что с ней все действительно в порядке, если несложно, он же.
— Я с ним поговорю, — заверил я Ромыча, видя, как сложно даются ему слова.
— Спасибо, — глухо проговорил друг.
— И еще… — я запнулся, плохо понимая с чего начать, и стоит ли начинать. Вмешиваться в чужие взаимоотношения я не любил, но, видно, придется.
— Что? — нетерпеливо поинтересовался Ромыч.
— На счет Милы.
Я вздохнул, набрал в легкие побольше воздуха и выложил все, что знал. По мере моего рассказа Ромыч становился все более хмурым. Он то щурился, то с силой сжимал зубы и поджимал губы. Видно, новость о состоянии отца Милы для него, ровно как и для меня, стала открытием.
— Ты как?
— Нормально, — усмехнулся Ромыч, — ладно, Жек, спасибо.
— Что будешь делать?
— А ты как думаешь?
— Ну удачи, — я улыбнулся в ответ, похлопал Ромыча по плечу и, попрощавшись, вернулся к ожидавшим меня Сане и Ангелу.
Ребят я обнаружил в том же месте. Они сидели на скамье и о чем-то мирно беседовали.
— Ну что? — первой меня заметила Лина. В ее глазах читался неподдельный интерес. Волнение во взгляде Ангела вызвало на моем лице улыбку.
— Все нормально, она отдыхает, и нам пора по домам.
Глава 39
О своем обещании Ромычу я, конечно, не забыл. Утром первым делом набрал крестного. Несколько попыток не дали результата. Взгляда на часы хватило, чтобы голову посетила вполне логичная догадка — оперирует. Справедливо решив, что дядя Миша непременно перезвонит сам, как только увидит тучу пропущенных от своего бестолкового крестника, я с чистой совестью вернулся в комнату. Остановившись на пороге, я некоторое время не двигался, молча, и с каким-то особенным восторгом наблюдая за спящей Линой.
Закутанная в одеяло и свернувшаяся в клубок, она казалась такой беззащитной, что несомненно вызывало улыбку на моем лице. Ангел спала мирным сном, не подозревая, что в эту самую минуту в моей голове складывалась целая цепь предстоящих событий и планов в отношении этой стервочки.
Перед глазами пронеслось наше первое знакомство, в воспоминаниях всплыли ее дерзость и хищный блеск в глазах, ее острый, как хорошо заточенный кинжал язычок, страх в ее больших глазах в ту ночь в клубе, когда меня так неудачно подрезали ножичком. Тогда я еще не понимал, но что-то необъяснимое тянуло меня к ней магнитом, заполняя сознание мыслями о ней, ее образом, голосом, запахом.
Я не знаю, как долго простоял на пороге, не отрывая взгляда от Лины, но в какой-то момент, словно что-то почувствовав, Ангел зашевелилась, поморщилась и, потянувшись, медленно открыла глаза.
— А ты чего там стоишь? — немного хриплым после сна голосом поинтересовалась Лина, заметив меня, стоящего в дверях.
— Тобой любуюсь, нельзя? — я улыбнулся в ответ, но с места не сдвинулся. Было нечто забавное в наблюдении за ней.
— Это ты правильно делаешь, здесь есть чем полюбоваться, — не растерялась Лина, заставив меня тем самым рассмеяться. С самого первого дня, с первой фразы я знал, что этой девочке палец в рот не клади — откусит. Вероятно, этой своей совершенно естественной дерзостью она и привлекла мое, столь пристальное внимание, стремительно переросшее в нечто большее, нечто, сбивающее с ног, путающее сознание и заставляющее дышать, открыто и полной грудью впервые за долгое время.
— А ты очень скромная, — заметил я, продолжая посмеиваться.
— Само собой, — она улыбнулась, после чего откинула одеяло в сторону и сев на кровати, опустив ноги на пол.
Еще раз сладко потянувшись, Лина бросила на меня игривый взгляд, и я, быстро смекнув, уже было собирался сделать это утро по истине добрым, когда в руке, весьма невовремя, зазвонил телефон. На экране благополучно высвечивалось имя крестного.
— Мне нужно ответить, — чуть виновато произнес я, чувствуя, как внутри меня разливается неудовлетворенность.
— Тогда я в душ, — бодро отреагировала Лина и, подмигнув мне, рванула ванную.
— Стервочка, — прошептал я и, ткнув на экран, ответил на звонок, — привет, дядь Миш.
— Надо же, какие люди, да с самого утра, что случилось? Живот цел? — не без иронии поинтересовался крестный.
— Очень смешно, — недовольно пробурчал я в трубку, — дядь Миш, у меня к тебе просьба небольшая будет.
— Я уже понял, что позвонил ты не про дела спросить, — серьезнее произнес крестный, а я, как пацан пятилетний, тут же покраснел.
