включая режим строгости, произносит Антон. – Либо ты сейчас выкладываешь все, как есть, либо разговор придется отложить на неопределенный срок.
– Почему? – фальцетом пищу я.
– Сегодня вечером я снова улетаю в Москву, – сухо информирует он.
Мой рот непроизвольно вытягивается в удивленном «о». В последние месяцы Пеплов прямо-таки зачастил с поездками в Москву – летает чуть ли не каждую неделю. Правда ненадолго, на один-два дня, но все же. Интересно, какие у него там дела? Надеюсь, не личного характера?
– Так что у тебя стряслось, Камила? – в голосе Антона слышится нетерпение.
– Я… У меня… В общем, у меня проблемы с одним преподом в универе, – решив не нервировать парня неуместной скрытностью, признаюсь я. – Он меня ненавидит, и, кажется, я не получу допуск к его экзамену. Последнюю контрольную я пропустила из-за болезни, а он отказался дать мне возможность ее переписать.
– Фамилия? – требовательно спрашивает Пеплов.
– Чья? – шмыгаю я.
– Преподавателя, – цедит Антон.
– А… Москвин. Москвин Арсений Харитонович, – отвечаю я, хотя не совсем понимаю, зачем Антону сдалась его фамилия. – Он старый и занудный, завкафедрой математического анализа, помнишь такого? С самого первого дня меня невзлюбил. А еще один раз был такой случай: я вышла к доске и…
– Я тебе понял, Камила, – прерывает меня парень, не дав договорить. – Поверь, недопонимание с преподавателями – не повод для слез. Иди умойся, приведи себя в порядок и продолжай работать. В конце дня зайди в кадровый отдел и оформи отпуск перед сессией, чтобы спокойно подготовиться к экзаменам.
– Не знаю, будут ли у меня эти экзамены, – горестно вздыхаю я, вспоминая злобное лицо Москвина.
– Пока меня не будет, по всем горячим рабочим вопросам обращайся к Антюжеву, – проигнорировав мое нытье, инструктирует он.
– А… Ты что, надолго уезжаешь? – ошарашенно уточняю я, забыв о том, что в офисе положено обращаться к Антону на «вы».
– Пока не знаю, – отзывается он, глядя на модные наручные часы. – Возможно, до Нового года, возможно, чуть дольше.
– Ого, – тихо выдыхаю я, чувствуя, как сердце ухает в пятки.
До Нового года еще почти целый месяц. Неужели Пеплов действительно уезжает на такой длительный срок? А как же все его неотложные дела, переговоры, бизнес? Как же я, в конце концов?
– Но по личным-то вопросам можно тебе звонить? – натянуто улыбаюсь я, стараясь не выдавать своего расстройства.
Мне обидно, что он сообщает о своем отъезде вот так, между делом, будто это какая-то мелочь, не требующая внимания. А для меня, между прочим, это целое событие. И не самое приятное, надо сказать.
– Конечно, – лицо Антона озаряется теплой улыбкой, а на щеке появляется ямочка. – Будем на связи, не переживай.
С этими словами он, чуть наклонившись, ласково треплет меня по щеке, а затем, словно резко потеряв интерес, отстраняется и опять бросает взгляд на часы.
И что, все? Неужели таким будет наше прощание перед месячной разлукой? Скупым и формальным? Месяц – это же очень долго. Разве Антон этого не понимает?
– Поцелуй меня, пожалуйста, – тихо прошу я, поднимаясь со стула. – Я ведь буду по тебе скучать.
Огибаю стол и останавливаюсь напротив Пеплова, взор которого вновь сосредоточен на мне.
– А ты будешь? – с надеждой в голосе спрашиваю я, поднимаясь на носочки, чтобы обвить руками его широкие плечи.
– У меня нет времени на скуку, – отвечает он, однако, чуть помедлив, добавляет. – Но тебя мне и правда будет не хватать. Особенно ночью.
Антон подается вперед для поцелуя, а внутри меня болезненно скручивается тугой ком разочарования. Его ответ был бы вполне сносным, если бы не последняя фраза. Ну почему? Почему он опять все свел к сексу? Неужели я не заслуживаю более глубокого и сильного чувства с его стороны?
Или… Может быть… Меня не за что любить?
Как ни странно, в конце концов Москвин разрешил мне переписать контрольную. И для этого даже не пришлось обращаться с жалобой в деканат. Спустя пару дней ко мне подошла староста и сообщила, что Арсений Харитонович ждет меня в субботу к первой паре. Вот так легко и просто.
Когда я явилась к назначенному времени, старый препод вел себя максимально сдержанно: не язвил, не посмеивался над моими умственными способностями и вообще никак не выражал своей неприязни. Выдал бланк с заданиями, отвел положенные час двадцать, а в конце, когда я сдала ему работу, кинул сухое «до свидания» и удалился.
На следующей неделе я узнала, что справилась с контрольной довольно неплохо и, заработав достаточное количество баллов, получила допуск к экзамену. На тот момент я искренне не понимала причин столь разительных перемен в поведении некогда ненавидящего меня преподавателя. Что вдруг сподвигло его прекратить военные действия? Почему он резко передумал меня топить?
Поразмыслив, я решила, что предвзятое отношение Москвина было следствием старческого маразма, а когда в его мозгу настало временное просветление, он осознал свои ошибки и понял, что должен дать мне шанс. Ведь лишать человека возможности на учебу из-за личной антипатии как минимум несправедливо.
Я жила с этой убежденностью вплоть до того момента, пока, успешно сдав экзамен, ни отправилась к Арсению Харитоновичу, чтобы получить необходимую отметку в зачетке. Со своей группой я этого сделать не успела, так как под конец сессии опять немного приболела.
Когда я вошла в небольшой педантично обустроенный кабинет Москвина, он окинул меня оценивающим взглядом, а затем, проигнорировав мое приветствие, молча протянул руку за зачеткой. Пока преподаватель каллиграфическим почерком выводил баллы, которые я получила за экзамен, его лицо казалось спокойным и не выражающим никаких негативных эмоций. Но стоило ему захлопнуть зачетную книжку и вскинуть голову, как я поняла, что ошибалась.
Арсений Харитонович выглядел злым и даже взбешенным, хотя изо всех сил пытался сдержаться. Это было видно, по напряженному лбу и гневно раздувающимся ноздрям.
– Повезло вам. Нашли-таки способ продолжить занимать незаслуженное бюджетное место. Не умом, так… – Москвин брезгливо сморщился, решив не заканчивать предложение. Но мне и без слов стало ясно, что он имеет в виду что-то неприличное и оскорбительное. – Только запомните, Султанова, не всего в жизни можно добиться таким путем. Красота скоротечна, а мужчины ветрены.
– О чем вы говорите? – я непонимающе хлопала глазами,
