и, возможно, сейчас самое подходящее время нанять меня в качестве твоего пиар-агента.
Пиар-агента?
Дело в том, что она звучит чертовски серьёзно.
— Ты под кайфом? — На кой черт мне нужен пиар-агент?
— Конечно, я не под кайфом! Я хочу уберечь тебя!
— Уберечь от чего?! Ты и так не даёшь мне заглянуть в интернет!
— Потому что тебе это не понравиться! — Она практически кричит в трубку. — Боже, я хочу оторвать кому-нибудь яйца за это!
Королева драмы.
— Да ладно, насколько всё может быть плохо? Итак, они опубликовали нашу фотографию — и что с того? — Я изо всех сил стараюсь звучать обыденно, хотя то возбуждённое трепетание, которое раньше росло у меня в животе, запускает медленную спираль страха.
Клэр в ярости.
— Разве ты не слышала, что я сказала? Фотография прекрасна — вы оба выглядите очаровательно, такие милые, хихикаете друг над другом. — Она издаёт рвотный звук. — Я не хочу, чтобы ты видела подписи и сопутствующую им статью.
Это заставляет меня задуматься.
— Как думаешь, Ной видел это?
— Гарантирую тебе, что так и было, — усмехается она. — На этого чувака работают люди, чья работа состоит в том, чтобы разгребать подобное дерьмо.
— Тогда… — Я смотрю в окно справа от себя, на здание из красного кирпича через дорогу, с ярко-синей дверью. — Почему он не позвонил мне? Я ничего не слышала от него с сегодняшнего утра, когда он ушёл.
— Может быть, он ждёт.
— Чего?
Клэр молчит.
— Я не знаю.
— Насколько всё плохо, если отбросить драматизм и истерику? — Мне нужно знать, потому что я собираюсь посмотреть, и ничто из того, что она может сказать, меня не остановит, но я хочу быть готовой.
— Очень плохо.
— По шкале от одного до «я хочу свернуться калачиком и умереть».
— Девять.
— Что? — кричу я в ответ. — Что, чёрт возьми, такого там могли написать? — Я вскакиваю со стула так быстро, что он чуть не опрокидывается. — Мы просто ужинали, ради Бога, мы не трахались за обеденным столом!
— Успокойся! Где ты находишься? Я сейчас приеду.
— Нет, не надо, я в порядке. Всё будет хорошо. — Что бы это ни было, потому что я этого ещё не видела.
— Какой адрес твоего нового места обитания, мисс Популярность?
Мне приходиться достать конверт счёта за электричество и прочитать ей адрес, ещё не выучив его наизусть.
— Но, честно говоря, со мной всё будет в порядке. Тебе необязательно мчаться сюда сломя голову.
— Хорошо. Но только… не смотри, ладно? Пожалуйста.
— Я не буду, — говорю я, скрестив пальцы за спиной.
Это реально плохо.
Хуже, чем сказала Клэр, и я хочу свернуться калачиком и умереть.
Зачем я смотрела?
Почему не послушалась?
Потребовалось меньше минуты, чтобы найти первое упоминание о нас с Ноем — мы сидим за столом в «Мейсоне», улыбаясь друг другу, совершенно не обращая внимания на то, что кто-то делает нашу фотографию. Без моего согласия.
Без его согласия.
«Это происходит постоянно», — сказал он тогда.
Что ж, неудивительно, что он не появляется на публике. Неудивительно, что не захотел приходить, чтобы купить бейсбольные карточки и рисковать попасть на первую полосу «Дейли ньюс».
Первый источник не был ужасным, сопровождался скучной статьей с небольшим количеством информации — слава богу, в ней не было моего имени. Меня окрестили «спутницей».
Спутница? Звучит так, будто я эскортница, но… неважно. Отлично. По-прежнему анонимно.
Второй и третий источник? Ненамного лучше, но всё же достаточно некорректно.
А вот четвёртая статья, заставила меня сломаться. Хорошо известная, широко читаемая, транслируемая по телевидению колонка сплетен, в которой указано моё имя, возраст, род занятий. Плюс вызывающий рвоту заголовок.
САМЫЙ ЛУЧШИЙ ИГРОК, САМОЕ УРОДЛИВОЕ ФОТО.
«С таким лицом Ною Хардингу повезло, что он стоит восемьдесят миллионов долларов…»
«Я бы тоже трахнула его за такие деньги».
«Эта девушка слепа или просто в отчаянии?»
Моя челюсть падает на пол, а на глаза наворачиваются слезы.
«Союз заключенный на небесах — она тоже уродина».
Я смотрю на эти слова в разделе комментариев, зная, что это ложь, но всё равно чувствуя их жало. Покалывание в глазах усиливается, угрожая прорвать плотину, сдерживающую слёзы.
Они думают, что я «тоже уродина»?
Прежде всего, это предложение подразумевает, что Ной уродлив, что не может быть правдой. Во-вторых, я уродина? Пошёл ты, Уолтер из Филадельфии! Займись своим чёртовым делом, придурок.
Я икаю, возмущённо вытирая слёзы со щёк.
Вызывающе вздергиваю подбородок.
Как они смеют называть меня уродиной! Как они смеют даже комментировать нашу внешность — они не имеют никакого права! Вот только… они комментируют, потому что заголовок кричит об уродстве.
«Не смотри на комментарии, Рэнди. Закрой окно поиска и выбрось это из головы».
Но я этого не делаю, потому что не могу остановить себя.
Шлюз открыт.
Ущерб нанесен.
И что теперь?
Я искала и читала, сидя с зажатым в руке телефоном, и вспоминаю об этом только тогда, когда мне нужно услышать сладкий голос Ноя. Мне нужно, чтобы он сказал мне, что делать.
Что нам делать.
«Это происходит постоянно», — сказал он. Значит он знает, что делать, поэтому я пишу ему.
Я: Ной, позвони мне, пожалуйста.
Проходит десять минут, а ответа всё нет и нет, и я смотрю на время — приближается одиннадцать часов. Интересно, он на работе или дома? Может быть, он в душе?
Чем занимаются профессиональные бейсболисты весь день? У него сегодня игра? А если Клэр ошибается? Что, если он ещё не видел наши лица во всех новостях?
Когда пытаюсь дозвониться ему, звонок переходит на голосовую почту, и комок, застрявший у меня в горле, превращается в рыдание, настолько сильное, что я не могу
