нокаут вмазал! А кто, кроме дока, может? Никто! Но я понимал, что проблема именно во мне.
– Разобрался? – спросила я.
– Да, – ответил он. – Вот сейчас точно знаю, почему я один. А еще знаю, что тебя не упущу. Мы всё разрулим вместе, принцесса. Ты только не плачь! – он обнял меня и поцеловал в лоб.
Матвей
Она уходила от него в объятиях другого. Кровь еще текла из носа. Это не беда. Беда, что внутри всё в клочья. Упустил! Держался, себе не признавался, язвил. Думал, рассосётся, успокоится. Не рассосалось. Внутри разверзлась черная дыра. Кто сказал, что черная дыра – это какая-то ерунда в космосе? Кто его видел вообще этот космос? Черная дыра – это невыплаканные слёзы мужчин. Злые, одинокие слёзы-бритвы. Ты их внутрь заталкиваешь, а они всё нутро в клочья, в кровь, в лохмотья. Как тогда с Ольгой после ее аборта. Тогда хотелось жрать водку из горла и сдохнуть. А теперь нет. Потому что Ольгу он отпустил, вытолкнул из сердца, вышвырнул, отрезал навсегда. А Лауру нет.
– Пей, – на тротуар рядом с ним опустился колдун и протянул бутылку виски.
– Не хочу, – покачал головой Матвей.
– Пей, – упрямо повторил Оба и свинтил крышку.
– Не буду, – Матвей сжал губы. – Какого чёрта ты ей сказал, что нужно от всех отдалиться? Зачем?
– Это не я, – покачал головой Оба. – Это духи. Я не мудрец. Только проводник. Через меня передают послания.
– Ну да, – согласился Матвей. – Мудрецы помогают людям жить а ты мешаешь.
– Твоя кожа мешает, – возразил Оба.
– Что? – не понял Матвей.
О чем он? Он что собирается с него скальп снимать? Такой может, да.
– Твоя толстая, как у бегемота, кожа, – Оба вдруг ущипнул его за руку. – Посмотри, какую отрастил! Посмотри! Не глазами, внутрь себя посмотри! – он двумя пальцами легонько ударил Матвея в лоб. – Ты же между мирами ходишь. Не так, как я, по-своему, но ходишь. Неужели не знаешь, как резко всю жизнь изменить?
– Нет, не знаю, – честно признался Матвей.
– Вы, европейцы, все, как бегемоты. У вас толстая шкура из удобных привычек, образования и воспитания. Вы не живее так, как хотите. Вы живете так, как вам велят. Слова ваши – ложь. И жизнь ваша сплошное вранье. Мы, кубинцы, живем без кожи. Голые, как младенцы. Хотим – поём, хотим – танцуем, а хотим – плачем. Сорви с себя кожу и покажи ей свое истинное нутро, – Оба встал. – Останься без кожи! Чтобы жгло, чтобы мыслями рвало, как от дешевого рома. И без кожи приходи к Лауре, – Оба зашел в свой салон и захлопнул дверь.
Без кожи. То есть, уязвимым, настоящим, живым. А ведь колдун прав. Матвей так боялся, что она заметит его чувства к ней, что слишком заигрался. Открыться перед ней – это страшно. А вдруг откажет? Засмеёт? А Никита не побоялся признаться в своих чувствах. Поэтому он уехал с Лаурой, а Матвей остался здесь, на заплёванном тротуаре. Ну и кто теперь тупой жлоб? А? Он горько усмехнулся. Почему он всё время один? Может, и на нем проклятие?
Ладно, нечего оплакивать разлитое молоко. Он, Матвей, может всё исправить. Есть еще парочка тузов в рукаве. Матвей уже признался Лауре, что должен был заставить ее отказаться от всего. Но кое-что он утаил. Марина платила ему не только за это. Главное: он должен был попытаться найти второе завещание.
Первое было составлено Мариной и ее адвокатом–любовником Генрихом Страуме. Что интересно: любовник был официальный. Александр, отец Лауры об этом, видимо, догадывался, поэтому на дух его не выносил. У Генриха была своя юридическая контора. И когда муж Марины попал в больницу с обширным инфарктом, Генрих с Мариной приехали к нему и прямо в реанимации составили завещание.
Марина сама рассказала Матвею, что до этого ее муж ни за что не хотел писать завещание. Всё отнекивался тем, что занят. Матвей завещание не видел. Но знал, что в нем речь идет об уникальной разработке отца Лауры: препарате под названием «Дидона». Лицензию на препарат очень хотела купить западная компания. А главным юристом компании в России был Генрих, любовник Марины. Видимо, отца Лауры заставили в больнице подписать завещание не в пользу дочери. В подробности Матвея не посвятили.
Но об этом не сложно было догадаться, если знать, что в день смерти тяжело больной человек, который с трудом ходил, сбежал из больницы и поехал на дачу. И там написал второе завещание, которое подписали два свидетеля: соседи по даче.
Отец Лауры велел им пока никому не говорить. И сказать только в том случае, если спросит сама Лаура. И больше никто. Он, видимо, боялся, что Марина узнает о завещании и уничтожит его. Александр сказал соседям, что сейчас позвонит Лауре и расскажет ей о завещании. И, действительно, позвонил. Но это было поздно ночью. Она не сразу проснулась от звонка. И отец, у которого остались считанные минуты жизни, просто не успел ей ничего рассказать.
Но Марина всё равно узнала. Соседка была женщиной пожилой. Видя состояние Лауры, которая не соображала на похоронах, что происходит, она подошла к Марине и рассказала ей о втором завещании. Ее можно понять: Марина – мать. Разве мать пожелает плохого своему ребенку? Простая женщина не понимала, что в семьях бывают сложности. Видимо, просьбу отца Лауры никому не говорить, кроме самой Лауры, она приняла за горячечный бред больного человека. И не хотела брать грех на душу.
И теперь у Матвея есть только один способ вернуть Лауру: найти второе завещание и распутать этот клубок до конца.
Лаура
Я прилетела в Москву и сразу же поехала к нотариусу. Взяла копию завещания, получила консультацию, а потом поехала к матери. Всё это время Никита был со мной. Матвей, видимо, вылетел другим рейсом. В самолете я его не видела.
До вылета на Кубу Никита оставил машину на стоянке аэропорта. Поэтому сначала он отвез меня домой. Мы наскоро перекусили, выпили кофе и поехали к нотариусу. Потом он отвез меня к маме и увязался было за мной, но я отправила его домой.
– Это семейное дело, – объяснила я.
– Я хочу быть частью семейного дела, принцесса.
– Прошу тебя, Никита, дай мне разобраться в своей жизни. Я сейчас просто не способна думать о чем-то еще, – попросила я.
– Я могу подождать тебя внизу, у дома. А когда ты выйдешь, отвезти домой и просто обнять.
– Спасибо! Знаешь, ты очень хороший друг, – я поцеловала его в щеку и вышла из машины.
