Если бы их тела не знали друг друга раньше, если бы сейчас не стояло за спиной прошлое, а с боков не подпирало бы настоящее — ее семья, его девушка Маша, приготовившая превосходную курицу. Запретный плод всегда сладок, как бы пошло это ни звучало. Словно обезумевшие подростки, которым негде и некогда, словно постаревшие Ромео и Джульетта.
А если без прикрас, все это называется просто — физиология. Животный инстинкт, если хотите. Так что никакого сумасшествия — она нормальней всех нормальных, она всего-навсего следует своим инстинктам. Кто виноват, что их разбудили только сейчас? Допустим, сама виновата, потом она обязательно придумает себе достойное наказание, а пока…
Пока она сидела в такси. Вернее, ерзала. И если бы взгляд имел материальную силу, флегматичный водитель превратился бы в Шумахера. А так он просто нервничал, каждую минуту ожидая, что она перехватит руль.
— Вот тут же можно поджать, вы что, не видите? Да проскочите же, ну!
— Красный горит!
— Еще не горит! Дерьмо какое! Уже горит! Сколько мы тут будем торчать по вашей милости?! Вы посмотрите только, тут даже телефон не работает, у этого вашего светофора! Отъедьте немедленно!
— Куда?!
— Куда угодно! Здесь нет связи!
Светофор жизнерадостно подмигивал зеленым, водитель с облегчением утирал пот со лба, а Тина выясняла, что мобильные телесистемы не так уж мобильны и связь обрывается каждые сто метров, едва она успевает набрать его номер в гостинице.
Надо было передохнуть, отключиться на что-нибудь, и она не придумала ничего лучшего, чем задаться вопросом: «А почему, собственно, он?!» Почему разбудить те самые инстинкты удалось именно Морозову? Нужно обязательно спросить у самого Морозова, обязательно. Интересно, что он думает по этому поводу?
А также… о чем он вообще думает? Например, сейчас, чем занята его голова сейчас. Его заросший жесткими черными вихрами, его набитый цитатами из Марка Твена, песнями из восемьдесятых, ненаписанными еще сюжетами, несказанными еще, но наверняка сложносочиненными предложениями, его израненный морщинами череп. Черепок. Черепушечка.
Бог мой, когда еще мысли об обыкновенной человеческой голове вызывали у нее столько восторгов?! И столько ожиданий.
Она рассмеялась вслух, окончательно убедив водителя в том, что невменяема.
И все же, о чем сейчас может думать Морозов? Хорошо бы, если о ней. Тина где-то читала, если два человека думают друг о друге, возникает энергетическое биополе, и через него они вполне могут этими мыслями обменяться. Очень хорошо. Не придется прорываться в гостиничный номер. Морозов подумает о ней и спустится сам, и уже скоро, совсем скоро, в сверкающем холле она его увидит.
Вероятно, его мысли на самом деле были о ней. И этих мыслей оказалось так много, что они вывели Морозова дальше гостиничного коридора.
Он маялся на парковке. Она не стала дожидаться, пока таксист остановится.
— Эй, дамочка, — взвыл тот, когда пассажирка вознамерилась выпрыгнуть на ходу, — а деньги?
— Спокойно, — подоспевший Олег протянул пачку банкнот.
Разглядев их, водитель поспешил смыться, пока этот чокнутый не опомнился.
— Что у тебя с телефоном? — прошептал Олег в ее губы. — Я чуть с ума не сошел!
— Сошел, — возразила она и пояснила все же: — Просто связи не было.
— Будет. Будет связь, — многообещающе прозвучал его голос.
— Морозов, ты пошляк!
— Я всего лишь сошел с ума. Ты сама сказала.
— Как здесь красиво! — Она решила проявить интерес к окружающему миру. — Очень впечатляет.
— Что тебя впечатляет?
— Ну… все эти… штучки…
Тина обвела рукой холл. Олег улыбнулся и потащил ее к лифту, где какой-то приличного вида джентльмен помешал их поцелую быть достаточно откровенным.
Они лежали на голубых гостиничных простынях.
— Знаешь, я чуть не умер, когда он взял тебя за руку, — вдруг сказал Олег.
— Не умер же, — откликнулась она с тихой досадой, — и нечего говорить о моем муже. Понял? Я тебе запрещаю!
Ее муже! Она запрещает!
Он сжал челюсти, словно бульдог.
— Я никогда не изменяла ему, — сказала Тина, нарушив собственное табу.
— Почему?
По кочану, блин! Она набрала воздуха в грудь, чтобы произнести это вслух. И не стала. Вместо этого спросила:
— А это важно?
— Нет, — быстро ответил он. Слишком быстро, чтоб это было правдой.
— Олег, какая разница на самом деле? Неужели тебе не все равно? Или ты хотел бы, чтоб я огласила полный список? С адресами и телефонами…
— Давай не будем, — поморщился он.
— Не будем что?
— Ругаться.
— Мы не ругаемся.
— Мы ругаемся, черт тебя подери!
— Это тебя подери, глупый осел! Собственнические инстинкты включились? Ты мне никто и звать тебя никак, понял? — Тина рванула с кровати. — Отдай мою ногу!
Олег перекатился на бок, придавив ее обратно.
— Не отдам! Она мне нравится!
— А ты ей — нет!
— Ври больше!
Тина сосредоточилась на изучении потолка, осознав вдруг, как нелеп весь этот разговор. Как нелеп и как… как он ей нравится.
— Посмотри на меня, а? — попросил Морозов.
— Не буду. Ты на меня давишь.
В прямом и переносном смысле. Она была не готова к его ревности. По большому счету, она и к нему самому была не готова.
И вот еще что — они действительно ругались. Будто бы супруги, прожившие вместе тридцать лет и три года!
— Прости, пожалуйста, — в его голосе не слышалось сожаления, — если хочешь, я ни слова больше о нем не скажу. Он мне вообще по фигу!
И тут же действительно перестал думать в этом направлении, потому что мысли о ней были намного приятней.
— Кстати, как твоя презентация? — спросила Тина.
Он улыбнулся, словно нашкодивший мальчишка.
— Не знаю.
— Ты что, там не был? — подпрыгнула она. — Я, конечно, знала, что ты безответственный тип, но не до такой же степени!
Это было подозрительно похоже на ворчание любящей, но сварливой женушки.
— Успокойся, был я там, был. Просто чуть не заснул от скуки, вот и не помню ни черта.
— Подари мне книжку с автографом, а?
— И всего-то? А я уж приготовился достать луну с неба.
Это было подозрительно похоже на обещание любящего, но рассеянного супруга впредь выносить мусор без напоминаний. Потом этот якобы супруг встал с постели и направился к магнитоле.
— Что ты собираешься делать? — подозрительно спросила Тина.
— Сейчас… — пробормотал он.
— Думаешь, здесь есть что-нибудь приличное?
— У меня с собой было.
— Звучит, как признание алкоголика, контрабандой протащившего бутылку в пристойное заведение.
— Да ладно, — расхохотался он, — иди сюда. Иди, иди.
