Но, едва оставшись в одиночестве, она тут же схватилась за мобильник и набрала номер Анджея.
– Слушай, Анджей, – начала она конспиративным шепотом, то и дело оглядываясь через плечо. – А ты не возражаешь против двух или трех новых бестселлеров? Нет, не в субботу на рассвете, и вообще уже никакой не рассвет, а вовсе даже больше девяти, ой, да, я понимаю, что ты имеешь право выспаться хотя бы один день в неделю… Я говорю вообще, не возражаешь ли ты… или с тебя достаточно? Ну не знаю. Столько же, сколько с «Ягодкой», только раза в два или три больше. Ох, Анджей, не выедай мне мозг, а просто скажи – будем мы издавать что-нибудь новое или… Я знала, что ты замечательный! Работать с тобой одно удовольствие. Да, да, я понимаю – это для меня удовольствие, а для тебя сплошное мучение. Так ты спи дальше, а я сяду за компьютер и поищу что-нибудь стоящее. Люблю тебя. Пока!
Весна, весна, весна пришла!
Экхм…
То есть я неправильно выразилась: весна приползла.
Уже казалось, что идет настоящая оттепель, что столбик термометра наконец-то преодолеет заколдованное деление на уровне нуля, – и тут снова с милой улыбкой вернулась зима с морозами и снегопадом.
А вместе со снегом и у меня все упало – потому что ну сколько можно?!
Я люблю зиму в Земляничном доме, честно, но это постоянное волнение по поводу угрозы выключения электричества доводило меня до отчаяния. Я, конечно, соорудила себе альтернативный источник тепла в виде печки, только вот купить для нее дрова во время этой бесконечной зимы мне было уже негде.
Поэтому я и сейчас дрожу от ужаса при мысли о том, что электричество могут вырубить.
Да, чтобы не забыть: у мамы циклюют паркет! Вчера закончили красить стены – не знаю, как они теперь выглядят, мне не хотелось осматривать руины, а сегодня рабочие должны были взяться за паркет. Хотя это та же бригада, что работала у меня, но, к счастью, мне не надо с ними там жить и красть у них собственный чайник…
Возвращаюсь к уже сказанному: пришла весна. Вчера.
Началось все довольно невинно. Позавчера ночью, во время последней прогулки с собаками, я как будто почувствовала порыв теплого южного ветра (ну, может быть и не южного, тут я могу соврать, потому что, как расположены стороны света относительно Земляничного дома, я не имею ни малейшего понятия… надо посмотреть, с какой стороны деревьев растет мох, хотя проще, наверное, обратиться в Гугле к карте Урли, потому что это на самом деле глупо – не знать, стоит мой дом передом к северу или к югу, а вообще я думаю, что вероятнее всего – к востоку).
Так вот – я почувствовала дуновение теплого ветра. Но не дала себя обмануть, о нет – потому что прогноз погоды обещал минус два. Ну, то, что польские синоптики в своих прогнозах ошибаются примерно в пятидесяти процентах случаев, – это всем известно… Утром, впервые с начала этой необыкновенной зимы, градусник за окном показал мне ноль. С крыши и наличников начали капать первые капли. Снег, до этого момента скрипевший под ногами, вдруг изменил свою консистенцию, и я смогла продемонстрировать собакам, кто здесь главный: в игре в снежки победила я! Правда, когда мы вернулись домой и я целый день вынуждена была убирать следы мокрых лап и шерсть, однозначно победили они.
А сегодня проснулись птицы! Сначала они щебетали неуверенно, потом – все радостней и громче, а после обеда – изо всех сил. И это было так прекрасно… Сосны начали сбрасывать снеговые шапки, которые носили много месяцев (одна из них не нашла ничего лучшего, как сбросить свою шапку прямо мне на голову, когда я чистила дорожку от снега). В лесу – я видела собственными глазами! – появились первые подснежники, а на полянке показались крокусы. Воздух пахнет мокрой, разогретой солнцем землей, смолой, влажным южным ветром.
Как же я соскучилась по теплу и зелени!
Хотя, конечно, хвойный лес зеленый весь год.
На Ливце трескается лед!
Мы сегодня все вместе – мама, бабуля, я и собаки – вышли на высокий берег реки и увидели, что она освобождается из ледяного плена. Бабуля показала на полоски темной воды и на трещины во льду. Ей это не понравилось – так она и сказала:
– Если весна будет слишком быстрой и стремительной (слишком быстрой?! да я ее уже которую неделю жду!), как обещают долгосрочные прогнозы, то будет паводок. И не просто паводок – наводнение, какие бывают раз в миллион лет. Под стать этой зиме.
Ну ничего. Поживем – увидим.
Моя Кроха уже шестимесячный… ну, кто-то шестимесячный, потому что ребенком ведь ее пока не назовешь. Она «без трех месяцев ребенок» – вот так будет лучше. Я не выношу слова «плод».
Она крутится и толкается в животе – как и я. Я точно так же «давала маме дрозда», неожиданно и очень сильно пиная ее то под ребра, то в желудок, а то и в пах. Я была совершенно безжалостна – и мама теперь злорадно улыбается, когда я жалуюсь ей на пинки Крохи, и говорит, что внуки мстят детям за бабушек. Ну и ладно. Зато у меня есть своя бабушка, которая всегда на моей стороне и скачет вокруг меня и квохчет, как наседка над цыплятами, – так заботится, что иногда аж слезы наворачиваются. Да и мама на самом деле от нее не отстает.
Не меньше, чем меня, опекают и Витольда. Сначала он был слегка обескуражен появлением в доме сразу двух новых жильцов, потом подвергся испытанию с их стороны – и какому! клюквенная настойка – серьезное испытание! – с честью его выдержал и получил полное одобрение со стороны как мамы, так и бабули, и теперь, как единственный мужчина в доме, является объектом усиленной заботы обеих. Наравне со мной. Почему вот? Почему, я спрашиваю?! Ведь он-то не беременный…
Эве очень шла беременность.
Она ходила, даже нет, не ходила – летала над землей, счастливая, улыбающаяся и спокойная. Вслушивалась в то, что происходит внутри ее. Ничто не могло вывести ее из равновесия: ни критики, все еще изо всех сил уничтожающие «Ягодку», ни журналисты, все еще жаждущие сенсаций, ни «старьевщики», как называл Анджей людей, которые пытались подзаработать на успехе издательства. Даже общественный транспорт, который мужественно сражался с весной, не раздражал Эву. Она принимала все с улыбкой стоика, бесконечное ожидание на остановке скрашивала, любуясь облаками на небе или разговаривая шепотом с не рожденной еще Юленькой. По офису она тоже ходила с той же самой улыбкой, слегка отсутствующей, ставила воду для чая – и забывала об этом, включала зачем-то ксерокс, шла зачем-то в бухгалтерию в поисках Анджея, а к Анджею заходила, чтобы… ну, когда вообще-то ей надо было бы попасть в туалет. Но никто не сердился на нее и не раздражался ее рассеянностью – этот ребенок был ребенком всей фирмы, все работники которой любили его маму.
