Саша решилась пойти еще дальше, потому что чувствовала, что разговор подходит к концу.
— Но большинство лидеров ООП каждую ночь скрываются в разных местах. Он же ночует дома. В этом есть какая-то стабильность…
— Если он живет так, то только потому, что он сумасшедший. В конце концов его убьют. У него нет выбора, — сказала женщина почти насмешливо. — Он только что продлил срок аренды виллы ради детей. Он, видите ли, желает, чтобы они наслаждались морем, чтобы у них были постоянные друзья. Как будто, они обычные дети… Глупец! Он отказался от того, чтобы у него по ночам дежурили тунисские полицейские. Не хочет, видите ли, беспокоить соседей. Он отказался от того, чтобы установить в доме сигнализацию. Мол, дети могут случайно запустить ее, и телохранители начнут стельбу. А еще он оставляет ключ от входной двери под кадкой с декоративной пальмой у входа, на тот случай, если дети захлопнут дверь или что-нибудь в этом роде. Невероятная глупость! — В глазах женщины сверкнула злость. — Не подумайте, что я беспокоюсь, что с ним или с Жозеттой что-то случится… — Она понизила голос. — Дети — вот о ком я беспокоюсь. Они так невинны. У них на руках нет крови. Пока нет…
— Вы как будто злитесь?
— Нисколько, — сказала женщина. — Но я слышу гнев.
— Вы слышите только мое одиночество. Я потеряла дочь.
— Но вы же с ней родные люди, мадам. Разве это не может соединить вас?
— У нее дети. У нее муж. У меня же нет никого.
— А вы ей рассказывали, что у вас на душе?
— Им не следовало уезжать в Иорданию.
Женщина уже не слушала Сашу.
— А вы ей говорили об этом?
Но женщина была далеко.
— Я сидела возле ее матери на торжествах прошлой весной.
— Чьей матери?
— Королевы-матери Иордании. Я сидела возле нее на празднике Святой Лауры. Она была одета Святой Лаурой, понимаете?
— Естественно, — все, что смогла выговорить Саша. — Маленький мир.
Женщина покачала головой.
— Меньше, чем вы думаете. Сестра моей хозяйки работает у женщины, которая перекраивает свои костюмы.
— Удивительно, — сказала Саша, ничего не понимая.
Женщина заметно сникла.
— Я почти возненавидела почту, — неожиданно заявила она. — Иногда я получаю послания с угрозами. Меня, понимаете ли, обещают убить. Я, видите ли, цель покушения.
Она засмеялась, но на глазах у нее были слезы. Саша потянулась и тронула ее за руку.
— Ведь вашего телефонного номера нет в справочнике? — спросила она.
— Теперь нет. Но когда был, меня изводили гнусными звонками.
Женщина высморкалась.
— Что сказала вам моя дочь, когда вы говорили с ней?
— Как вам сказать? Я разговаривала с ней. Просто спросила… Ладно, — женщина слабо помахала рукой, — это не имеет значения. — Она уставилась куда-то в пространство. — Теперь мне вообще никто не звонит.
— Разве у вас нет друзей?
— Муж был моим другом.
— А сейчас?
— Соседи почти не разговаривают со мной. Не из-за политики или расовых предрассудков. Просто побаиваются. Ну и ладно, я их не виню. Я тоже боюсь.
— А дочь не может быть вам другом?
Женщина рассматривала свои ладони. Ее нижняя губа немного дрожала.
— Моя дочь целиком принадлежит другим.
Если в начале разговора Саше нужно было установить с женщиной эмоциональный контакт, чтобы получить материал для программы, то теперь ей было нужно деликатно из этого разговора выйти. Она надеялась на телефонный звонок Гидеона и на то, что он отвезет ее в отель. Она предприняла первый шаг.
— Мне действительно, пора идти, — сказала она, глядя на часы.
Елена Вилленев в ужасе всплеснула руками.
— Но я вчера жарила телятину, — пробормотала она, а потом почти выкрикнула властным тоном:
— Не пропадать же ей! Вы останетесь? Прошу вас!
— Конечно, я останусь, — сказала Саша после тягостных колебаний.
Секундой позже зазвонил телефон. Было ровно полшестого.
Перчатки для автомобиля. Гидеон дал ей кое-какие варианты. Расклад был следующим. Если он ездил за ними домой, то это будет означать, что у него есть дом и телефон. Что, в свою очередь, будет для Саши хорошим предлогом узнать его адрес и номер телефона. Если она, конечно, станет настаивать. Или, может быть, он вообще не ездил домой. Может быть, он хранит перчатки в машине, и у него вообще нет дома. Как там Елена Вилленев характеризовала своего зятя? Политический скиталец. Вот-вот. Может быть, Гидеон политический скиталец, и именно поэтому он не рассказывает о себе больше, чем следует. Ничего конкретного. Обилие простых предложений — о погибшей семье, уехавших женах и нерожденных детях. Однако вернемся к этим самым перчаткам. Здесь, безусловно, были зацепки. Длительное путешествие? Может быть, Нормандия. Может быть, прогулка вдоль Сены. А может быть, он просто хочет ее придушить?
Саша быстрыми шагами вышла из двора дома № 6-бис по авеню де Шоссе, еще не остывшая после интервью и возбужденная ожиданием встречи с Гидеоном. А вот и он — сидит в черном «порше», припаркованном сразу перед домом… Черный «порш». Она сразу отметила про себя цвет и марку и удивилась, куда же подевался черный «рено», — да еще цвет: что за пристрастие к черному?! Глупо, тут же одернула она себя. Разве черный цвет — какой-то особенный, разве существуют какие-то правила, чтобы служащий «рено» не садился за руль автомобиля другой марки?.. Она сошла с тротуара и заглянула в окно машины. Его глаза были закрыты. Впрочем, это обстоятельство не делало его черты менее привлекательными. Открыв дверь, она услышала музыку Альбиони.
— Хай, — тихо сказала она.
И в этот момент увидела их. Перчатки для автомобиля.
— Саша!
Он сразу подтянулся. Его глаза засветились вниманием. Он вылез из автомобиля и через секунду уже стоял около нее. Поцелуй в щеку и… захват. Вот единственное слово, которое приходит на ум, чтобы обозначить то, как он мгновенно притянул ее к себе и сжал в объятиях. Настоящий захват. Она увидела в его глазах восхищение, даже больше, чем восхищение. Это было вожделение.
— Как ты хороша, — сказал он, прижимая ее к себе.
Он весь был словно туго натянутая струна. Но через секунду он уже отпустил ее.
— Садись. Я приготовил тебе сюрприз.
— Вот этот? — спросила она, показав глазами на «порше».
Он никак не отреагировал.
— Автомобиль? — повторила она.
Он слегка пожал плечами.
— Нет, кое-что получше. Садись.
Он распахнул перед ней дверь, подождал, пока она усядется, потом поставил ей в ноги ее матерчатую сумку. А когда сам сел в машину, то уже не терял времени. Сняв перчатки, он потянулся к ней, поцеловал, нежно покусывая и лаская ее губы языком, словно пробовал ее на вкус. Его рука оказалась у нее под свитером, приподняла лифчик и нашла ее груди. Все зашло так далеко, что она и сама уже едва помнила себя. Боже, подумала она, когда спешила к нему навстречу, то меньше всего предполагала, что первая их близость будет на переднем сиденье спортивного авто.
