— Но при этом ты так и не узнала самого главного, верно? Вот как раз эта роковая информация оставалась для тебя закрытой. Та самая, которая могла бы сразу рассказать о нем то, что он на самом деле из себя представляет.
Мы закуриваем и заказываем по шестой порции «Мокинберда». На этот раз Джеки предлагает мне выслушать ее теорию о «Потере смысла жизни».
— Люди иногда жалуются мне, говоря, что потеряли смысл жизни. Знаешь, что я в таких случаях отвечаю им?
— Ну, нет, конечно.
— Я объясняю: а никакого смысла в ней не было изначально. Но ведь это не беда, верно?
— Разве?
— Люди хотят, чтобы их жизнь напоминала книгу. Им нужна сюжетная линия, им требуется ее логическое развитие. Так сказать, начало, середина и конец. Они хотят найти везде и во всем некий порядок. Но жизнь не такая. Нет в ней никакой определенной структуры. Я знаю, что многие пытаются выстроить ее самостоятельно, следуя определенным закономерностям. Например, они стараются сначала влюбиться, потом пожениться, а уж потом завести детей. Но ведь в жизни далеко не всегда все проходит именно в такой последовательности. И даже, если все получается именно так, это еще нельзя назвать закономерностью. Так что никакого смысла и заранее продуманного плана в жизни не было и быть не может.
И наконец, ее теория «Падения со стула у стойки бара». Впрочем, нет, это уже моя личная теория. Да и не теория вовсе, а просто реальный случай из жизни.
— С тобой все в порядке? — спрашивает Джеки, помогая мне подняться на ноги.
Все посетители бара дружно оглядываются на меня.
— Ничего, не волнуйся. Очень скользкое сиденье, вот и все, — уверяю ее я, ощущая страшную боль, пронзающую мой позвоночник.
* * *
Проматываем вперед два часа.
— Когда у вас самолет?
Мы едем в автомобиле. Это очень быстрый автомобиль. Я понятия не имею, кто сидит за рулем, но, кажется, это кто-то из знакомых Джеки. Безумного вида парень с выпученными глазами, цыплячьей шеей и жидкими волосами, собранными в тощий «хвост». На нем пестрая гавайская рубаха с изображением ярких фиолетовых пальм. Он потеет, как маньяк, и мне совершенно ясно, что у него давно поехала крыша.
— Нам следовало быть в аэропорту ровно двадцать минут назад, — отвечает Джеки шоферу.
Машина делает крутой поворот — согласно дорожному знаку, на котором нарисован самолет и выведена жирная семерка. Я ударяюсь головой о стекло. Но на этой дороге машин, оказывается, гораздо меньше.
— Вот дерьмо! — шипит Цыплячья Шея, когда мы пролетаем мимо джипа «гуардия сивил», несущегося нам навстречу. Если вся эта поездка не закончится тем, что мы погибнем в кювете среди кучи искореженного металла, нас обязательно арестует полиция. И кто знает, сколько незаконно приобретенных наркотиков везет в багажнике этот чудила. Джип удаляется.
— Мы опоздаем, мы опоздаем, — задумчиво повторяет Джеки, словно напевая песенку: «Что будет, то и будет».
Нет. Нам никак нельзя опаздывать на самолет. Нам нужен именно этот рейс. Я больше ни минуты не хочу оставаться на этом острове. Я хочу спать в своей постели. Черт, я согласна уже на любую постель. Лишь бы она была пустая. Я хочу в Лондон. Я хочу встретиться с Фионой. Я хочу увидеть Ричарда и Джуди. Машина выписывает очередной вираж. О, Боже. Мне дурно.
В самолете:
— Не верится, что все это наделала ты одна.
— Что такое? — спрашиваю я Джеки, находясь в полубессознательном состоянии.
— Ты же заблевала все заднее сиденье в машине.
— Да? Пр-рости…
А теперь — спать.
На следующий день после моего возвращения в Лондон мне звонит мама. В середине разговора я начинаю понимать причину ее звонка.
— Мы так обеспокоены за тебя.
— Со мной все в порядке, ма. Не стоит за меня так волноваться.
— Твой отец даже сон потерял, так беспокоится.
Ну, в это мне верится с трудом. Мой отец неоднократно бывал застигнут на том, что умудрялся заснуть даже стоя. Он может отключаться где угодно. В машине, на табуретке, в своем кабинете и даже в супермаркете.
— Ну, мам, я честно тебе говорю: у меня все в полном порядке. Можно мне самой с ним поговорить?
— Что-что?
— С папочкой. Я хочу сама с ним поговорить.
— Папочка! Марта хочет сказать тебе пару слов. — Взволнованная, она передает трубку отцу.
— Привет, Марти, — слышу я бодрый жизнерадостный голос.
— Привет, папочка.
Я слышу в трубке какой-то приглушенный шум, после чего отец заявляет мне следующее (на этот раз голос его уже более серьезный, даже немного мрачноватый):
— Мы очень обеспокоены за тебя.
Я вздыхаю:
— Знаю, мама уже говорила.
Где-то там вдали я слышу, как мама начинает суфлировать: «Спроси ее про работу»
— Э-э-э… Мы очень интересуемся, как у тебя дела на работе?
— Ну… в общем, все нормально. Журнал процветает и набирает силу.
И снова до меня доносится приглушенный мамин голос: «Спроси ее про Люка».
— Я его уже давно не видела, — говорю я, не дожидаясь, пока отец сформулирует свой вопрос.
В тот же день, но немного позже, я отправляюсь в магазин «Бутс». Стою и жду, когда меня обслужит девушка с полным отсутствием бровей и способности работать с клиентами. Я покупаю, если вам интересно, новый крем против старения, который в самом деле прекрасно помогает. Результаты проверены дерматологами и все такое прочее. Товар сертифицирован, крем обеспечивает защиту от ультрафиолета солнечных лучей, в его состав входит ретинол и другие компоненты, названия которых трудно выговорить, как, например, холорплородоксимен, и все они служат для того, чтобы сражаться с вредными свободными радикалами. Они будут мешать этим радикалам объединяться и устраивать революцию на моем лице.
Кроме того, я сейчас нахожусь в своем собственном мире, на планете по имени Марта. Я размышляю над тем, что буду писать в следующей порции ответов читательницам. Я думаю о том, как сказать людям, чтобы они были счастливы в любви. Как жить по возможности без огорчений. Но мой бурный поток советов, после всего случившегося, временно иссяк. Ничего в нем не осталось. Он испарился, и на его месте образовалась неприглядная черная дыра.
— Привет, незнакомка.
Сердце мое останавливается, и я подскакиваю так, что, наверное, при этом выпрыгиваю из собственной кожи. Это голос Люка, и он только что прошептал мне эти слова прямо в затылок.
Я оглядываюсь и оказываюсь с ним лицом к лицу, — такому знакомому и близкому, даже в ярком свете магазинных ламп.
