— Мать ни в чем не виновата. Не знаю, поймешь ли ты, но иногда мне кажется, что за эту чистоту я и люблю ее.
Сложно было понять, что у отца на душе. Что он имеет в виду, говоря о чистоте? Но в то же время я понимал его. Ведь понимать других можно, даже не понимая значения сказанных ими слов. Совсем неважно, что именно говорит человек. Раньше я, бывало, жалел отца. Особенно я сочувствовал ему из-за матери. Просто тогда я еще не знал, что мой отец душой так же велик, как высокое дерево в Намчхоне, обнимающее корнями море. Я интуитивно чувствовал это, но ведь одних догадок мало. Я был очень далек от понимания истины. До того, как узнал, что это отец вдохнул жизнь в то дерево.
— Отец! — воскликнул я со всей сердечностью, на которую только был способен.
Он положил руку мне на голову. Мне казалось, что я касаюсь древесной ветви. Словно давно ожидал этого, я бросился ему на грудь. Отец гладил меня по голове рукой, похожей на покрытую густой листвой ветку дерева. В тот момент я понял, что всегда хотел почувствовать прикосновение его руки, сильнейшие переживания заставили мое сердце бешено колотиться. Зарывшись в грудь отца, я слышал не только биение собственного сердца, но и сердце отца, и сердце брата. Ночной лес больше не пугал. Лес стал близким, а темнота — уютной. Мне показалось, что я уже видел раньше то самое дерево, гигантскую часовую стрелку на циферблате мироздания, на которую опирается небо. Еще я подумал, что брат хотел увидеть не то дерево, которое растет в лесу, а то, что цветет в душе человека. Приходит миг, когда мы осознаем, — то, что мы искали в лесной чащобе, находится в недрах наших собственных душ. Мое исступленно бьющееся сердце постепенно успокаивалось.
Брат лежал двое суток. Врач сказал, что ему нужен покой. Мать не отходила от его постели. Целых два дня она постоянно была дома, на моей памяти такого еще не случалось.
Я не находил себе места, думая о Сунми, оставшейся в Намчхоне. По плану я должен был взять брата и на машине отправиться с ним туда. Но в его состоянии это было невозможно, а ехать одному вообще не имело смысла. В какой-то момент мне пришло в голову, что в том доме есть телефон. Ведь мать давала мне номер, по которому я звонил ей, когда приехал в Намчхон первый раз. Но я не мог проверить, работает ли он до сих пор, потому что никак не мог найти бумагу, на которой тогда записал его. От безысходности я решился спросить телефон у матери.
— Зачем тебе? — поинтересовалась она.
— Просто так… — Мой ответ вряд ли мог ее удовлетворить.
— Просто так? — мать подозрительно посмотрела на меня. — Может, там кто-то есть? — пробормотала она, будто разговаривала сама с собой, не сводя, однако, при этом с меня взгляда.
— Так есть у тебя номер? — спросил я опять, не желая, чтобы она и дальше допрашивала меня.
Мать ответила на это, что номер она знает, но там никто не подойдет, потому что старик-водитель уехал в Сеул, и вышла на кухню.
Мать заваривала чай. Я сидел за столом и наблюдал за ней, а потом вдруг сказал:
— Отцу тоже завари.
Казалось, это говорю не я. Кто-то другой внутри меня сделал так, что я произнес эти слова. Не помню, чтобы мать когда-нибудь делала чай отцу. Они никогда не чаевничали вместе. Они ели и спали порознь. А теперь я прошу ее заварить чай и отцу тоже.
— Ты знаешь, что отец считает самым счастливым временем своей жизни тот месяц, который вы много лет назад провели в Намчхоне, когда отец готовил и накрывал для тебя стол? — Слова сорвались с моих губ быстрее, нежели я успел подумать, что говорю.
Мать не реагировала. Не оглядывалась на меня. Я услышал только, как звенит чайная ложечка о края чашки. Было очевидно, что мать смутилась, но я не удержался и все же сказал то, что так и вертелось на языке:
— Отец всегда любил тебя и теперь любит.
Было слышно, как закипает вода в чайнике на плите. Я уже начал жалеть, что сболтнул лишнее. Но назад не повернешь.
— Ты так говоришь, будто я ненавижу отца, — немного погодя, тихо сказала мать, стоя лицом к раковине и не оборачиваясь ко мне.
— Да нет, я не хотел…
Я бросился, было, объяснять, но мать опередила меня.
— Я все знаю. Ваш отец удивительный человек. Не знаю, что стало бы со мной, не встреть я его… Не знаю, смогла ли бы я жить дальше. Он мой спаситель. Иногда я думаю, что это Господь его послал, чтобы меня направить. У меня нет ненависти к отцу, но мне с ним тяжело. Я не избегаю его, но теряюсь рядом с ним. Не знаю, поймешь ли ты это, но вот такая у нас с отцом любовь.
Мать повернулась ко мне и посмотрела мне прямо в глаза, будто спрашивая, понял ли я ее. Я отвел глаза. Она поставила передо мной чашки и попросила отнести одну отцу.
— Будет лучше, если ты сама отнесешь, мама, — ответил я, взглянув на наполненную до краев зеленую чашку.
Мать недовольно прикрыла на несколько секунд глаза, стараясь, однако, чтобы я этого не заметил. Я подумал, что, может быть, был излишне резок, но все равно считал, что поступаю правильно.
— С вашим отцом я… — начала мать и, помедлив чуть-чуть, продолжила. — Я головы поднять не могу. Я всю жизнь не могла смотреть ему прямо в глаза. Нет людей без греха, но ваш отец святой.
Я стал потихоньку догадываться, что имела в виду мать, говоря об их с отцом любви.
— Мама! — больше я ничего не мог сказать.
Вместо этого я взял со стола чашку.
— У каждого своя любовь, — сказал я сам себе.
Суть у любви одна, но проявления разные. У ста человек сто способов любить. Поэтому нет любви обыкновенной. Так я думал, заходя в комнату к отцу с чашкой чая.
Когда я вернулся на кухню, мать сидела за столом и пила чай. Я сел напротив нее. Мать молчала, потом, обхватив обеими руками чашку, спросила:
— Может, скажешь, зачем тебе понадобился номер телефона того дома?
Я не планировал никому рассказывать о том, что задумал. Хотел отвезти туда брата втайне от всех. Но нужно ли это? Зачем скрывать это от матери?
— Там кое-кто остался, — ответил я.
Мать подозрительно посмотрела на меня и спросила, о ком это я.
— Ты тоже знаешь ее, это Юн Сунми.
Имя, слетевшее с моих губ, поразило мать. Она сделала круглые глаза, пытаясь сообразить, как такое могло произойти. Видимо, поняв, что никакие догадки тут не помогут, мать спросила:
— Как она там оказалась?
Мать не могла скрыть своего изумления.
— Она ждет там брата. Это я отвез ее туда.
Мать не стала ничего уточнять. Вместо этого она некоторое время озадаченно смотрела на меня, потом молча вышла и вернулась с листком бумаги, на котором был записан номер телефона.
Я взял у нее листок и собрался выйти из-за стола, когда мать осторожно спросила:
