своими вспышками. Кто-то не успел запрыгнуть в тачку и уже лежит мордой в белый капот.
– Если нас поймают?
Теперь Арина сама хватает меня за предплечье.
– Аккуратнее, – веду плечом, и она сразу убирает руку. – Не поймают. Шестьсот лошадей под капотом. Оторвемся.
– Они запишут номер. У тебя будут проблемы…
– У меня, – улыбаюсь, – ты тут ни при чем, – проговариваю чуть ли не по слогам.
На шоссе стрелка снова ложится. Дорога практически пустая, скорость зашкаливает. Мигалки остаются далеко позади.
Сворачиваю в ближайший поселок и сбавляю обороты. Останавливаюсь и гашу фары.
– Все? – ее полушепот со стороны заставляет повернуть голову.
Киваю, на что Арина сразу шумно выдыхает.
– Я чуть с ума не сошла.
Она все еще часто дышит. Громко так. Хватает ртом воздух, рассеянно растирая ладошками лицо.
– Извини, – отстегиваю ремень.
– Я готова тебя убить. Задушить прямо сейчас.
– Сопротивляться не буду, – поворачиваюсь к ней корпусом.
– Какое благородство, – закатывает глаза.
– Значит, ты ревнуешь?
– Ты выбил из меня это признание. Так нечестно.
– А кто вообще говорил о честности, м?
Тянусь к ней, чтобы почувствовать. Прикоснуться. Это уже стало зависимостью. Болезнью.
– У тебя нет совести, – качает головой, осторожно, почти мимолетно касаясь моих губ своими. – Совсем, – опускает взгляд.
Нас освещает магнитола. Из динамиков льется музыка ночного чарта, ее еле слышно. И сейчас вообще непонятно, из-за чего. То ли кровь в висках так громко бахает, то ли я просто убавил акустику.
– Ты всегда мне нравилась, – говорю на эмоциях, не успевая подумать.
Арина запрокидывает голову и распахивает глаза, которые до этого были прикрыты.
– Видимо… Сюрприз! – ухмыляюсь, не собираясь идти на попятную. – Да?
– Всегда-всегда?
– Всегда-всегда…
* * *
– Тихо ты!
– Сама тихо.
– Блин, – Арина смеется, отклеивая от окна изоленту.
Лестница опасно поскрипывает, именно поэтому я Громову и поторапливаю.
– Залезай уже. Падать я сегодня не планировал.
Арина пролезает в окно, подтягиваюсь следом, оставаясь на улице, упираясь ладонями в подоконник.
– Не переживай, если упадешь, я буду ходить к тебе в больницу, – снова смеется.
– Давай как-нибудь без этого.
Арина прогибается в спине. Ее рука ложится мне на плечо, а в комнате резко загорается свет.
Щурюсь и понимаю, что Арина как стояла, так и замерла.
– И как это понимать? – спрашивает ее отец.
Вытянув шею поверх Аришиной головы, вижу его сидящую на кровати фигуру.
Арина кусает губы и, зажмурившись, поворачивается к нему.
– Пап, я… – прижимает собранные в замок пальцы к груди.
– Тимофей, может быть, ты мне ситуацию прояснишь?
Перебрасываю ногу через подоконник и, оказываясь в Аринкиной комнате, первым делом обвожу помещение взглядом, пока не сталкиваюсь им с ее отцом. Глаза в глаза.
– Получилось небольшое недоразумение, – пожимаю плечами.
– Арина, четыре часа утра, между прочим. Тебе завтра в школу. Я звонил раз двадцать.
Громова молчит. Смотрит в пол.
– Мы… – пытаюсь внести свою лепту, но ее отец рубит на корню.
– С тобой у нас отдельный разговор будет, – смеряет меня взглядом. – Арина, спать, Тимофей, за мной, – вальяжно указывает мне рукой на дверь. – Живо.
Аринка всхлипывает. Причем громко. Ее отец это слышит и сразу смягчается.
– Не реви, никто тебя не ругает, – вздыхает. – Что-то мне подсказывает, что кое-кто бросится на амбразуру, – и смотрит на меня.
Сжимаю Аришкину ладонь и ухмыляюсь.
– До завтра, – шепчу и следую за ее отцом.
Арина снова всхлипывает и утыкается лицом в ладони.
Закрываю дверь в комнату на выдохе. Широкая спина ее отца маячит перед глазами. Спускаюсь по ступеням, в уже знакомую гостиную, которую мы проходим транзитом.
Видимо, переговоры будут протекать на кухне.
Закладываю ладони в карманы, упираясь бедрами в столешницу, и скрещиваю ноги, пока Громов демонстративно берет в руки телефон и кому-то звонит. Смотрит при этом на меня. В упор. Взгляд тяжелый, но вряд ли это способно хоть как-то напугать. Кто, кто, а Аришкин отец, ни на йоту не сравним в гневе с моим.
У нас дома, если папу вывели из себя, лучше отползти подальше и не отсвечивать.
Поэтому позволяю себе вольность, смотрю в ответ, чуть приподняв уголки губ.
Не дразню, скорее пытаюсь транслировать дружелюбие. Ладно, вру, вся эта ситуация меня выносит на дикий хохот. Но я сдерживаюсь. Прикусываю щеки и отвожу взгляд.
Много чего было, но, чтобы меня ловил отец девчонки, ночью, еще и в ее комнате…
– Алена, у нас он. Да. Хорошо.
От этого диалога, из «трёх» слов, мои брови сползаются на переносице. Это он сейчас матери моей звонил что ли?
– Ключи от машины давай.
Дядь Степа протягивает ладонь, на которую я нехотя, но практически не колеблясь, кладу ключ.
То, что дома, как только родной папенька вернется из Токио, мне влетит, уже неоспоримый факт. Поэтому спорить сейчас, равно усугублять свое же положение. А я этого не хочу. Лучше отдать машину на ночь, чем потом попрощаться с ней на месяц, а может, и больше.
– Где были?
Громов выдвигает стул. Садится. Движения у него плавные, максимально спокойные. Он вообще по жизни с покерфейсом ходит. Запредельная уравновешенность. Это отпечаток работы или личное качество?
– Катались, – неопределенно веду плечом и сажусь напротив. – А как вы узнали, что ее нет?
– Светильник не погасила, видимо, сильно торопилась, – ухмыляется.
Да, так тупо спалиться могли, походу только мы.
Априори, не думая, возвожу этот промах в «мы». Хотя сам я и сработал чисто.
– А мама моя тогда откуда…камеры, – щелкаю пальцами.
Он отсмотрел записи до того, как я успел все стереть, и, видимо после этого, позвонил моей матери. Обрадовал среди ночи, блин. Кто же знал, что он решит шляться
