Я осматриваюсь, прохожусь взглядом по новым многоэтажным домам комплекса. У меня, конечно, закрадываются определенного рода догадки, и я начинаю злиться, потому что есть у меня на то причины и очень даже весомые. Я ведь просила его выбросить из головы эту нелепую идею, и мне казалось, что он все же внял моим уговорам.
Мне с трудом, но приходится держать себя в руках. Устраивать сцены посреди двора глупо и по-детски. Я молча иду вслед за притихшим Волковым. Он, кажется, очень хорошо себе представляет мое состояние, а потому вообще ничего не говорит. Пока едем в лифте, Егор ни слова не произносит, на меня не смотрит даже. А я чувствую, как начинаю закипать, потому что этот дрянной мальчишка вновь поступил по-своему.
И, если раньше его закидоны были, в общем-то, безобидными, то сейчас… сейчас мне хочется его придушить.
Лифт наконец останавливается, раздается характерный звон и двери разъезжаются. Егор, все также молча, выходит, я иду следом. Моя догадка окончательно подтверждается, когда Волков, как ни в чем не бывало, достает из кармана джинсов ключ и вставляет его в замок одной из дверей. Щелчок и дверь открывается.
— Проходи, — коротко, с едва заметной улыбкой на лице, произносит Волков, пропуская меня в квартиру.
Я вхожу, молча. Пока еще уговаривая себя не бузить. Егор входит следом, запирая дверь.
— Давай помогу, — он тянет руки к моему пальто, но тут меня прорывает.
— Ты ничего не хочешь объяснить? — мой тон становится резковатым.
Я отхожу от Егора, не позволяя себя касаться.
Мне не нравится, нет, не так, меня дико раздражает тот факт, что он снова все решил без меня.
— Я объясню, но давай хотя бы внутрь пройдем.
Я злюсь, но зерно правды в его словах имеется. Нехотя я снимаю пальто и сапоги, все также не позволяя Егору себя касаться. Он больше попыток не предпринимает, явно чувствуя мое раздражение.
Вешаю пальто, убираю в сторону сапоги и жду пока Волков покажет куда идти.
— Пойдем, — он кивает, сам проходит вперед. Я следом.
Мы проходим по небольшому коридорчику, по пути встречается несколько дверей. Я особо не осматриваюсь, просто шагаю за Волковым, пока мы не оказываемся в просторной, совмещенной с кухней гостиной.
— Ты все-таки снял квартиру? — спрашиваю в лоб, остановившись посреди комнаты.
— Не совсем, — он улыбается, а потом делает резкий выпад и прежде, чем я успеваю отреагировать, притягивает меня к себе и целует.
Гад!
Знает, он прекрасно знает, что не могу я ему сопротивляться и бессовестно совершенно этим пользуется. Я, несмотря на всю свою злость, отвечаю на поцелуй, потому что не могу, не умею иначе. С ним не умею.
— Не бесись, Александровна, ничего непоправимого не произошло, — он подмигивает, немного ослабляет хватку, но из объятий меня не выпускает, продолжает держать, прижимать к себе. Я чувствую, как сильно колотится его сердце, чувствую исходящее от Волкова напряжение и понимаю, что не так он спокоен, как хочет казаться. Он нервничает, несмотря на внешнее спокойствие и непринужденность, нервничает.
— Ты снял квартиру, хоть я просила тебя этого не делать.
— Ну я и не снимал, — он улыбается, смотрит на меня так, что я просто не могу на него злиться.
Господи, ну откуда он такой взялся.
Смысл его слов до меня доходит не сразу. Только лишь спустя несколько долгих секунд я окончательно осознаю сказанное.
— Что… подожди, тогда что мы тут делаем? — обескураженная сказанным, я непонимающе смотрю на Егора.
— Ну… я ее купил.
— Чего? — таращу на него глаза, чувствую, как взлетают вверх мои собственные брови. В голове хаотично кружится целый ворох вопросов. — Что значит ты ее купил? Откуда… ты… я не понимаю.
— Мне помогли, Ксюш, друзья, в общем это не твоя головная боль.
Я отталкиваю его, отхожу назад, стараясь переварить новую, не укладывающуюся в голове информацию.
— Что значит не моя головная боль? Волков, ты с ума сошел? — восклицаю я, взмахивая руками.
Что творит этот мальчишка? Какая квартира? Какое купил? Он вообще в себе?
Недавно пришедшие принятие и смирение испаряются за какую-то долю секунды. Я снова чувствую вину за происходящее. Он же это из-за меня, все из-за меня, чтобы мне доказать…
Это ведь я постоянно ставила под сомнение его намерения, его серьезность. И вот это все — последствия моих необдуманных слов и действий.
— Ксюш, ну ты чего, малыш, ты чего расстроилась так? — он снова подходит ко мне, снова обнимает, гладит по волосам, шепчет какие-то нежности, а я… я все больше себя ненавижу.
— Ты должен ее вернуть, это возможно? — не знаю, откуда во мне берутся силы. — Что ты творишь, Волков? Ты же себе жизнь гробишь.
Он вздыхает, смотрит на меня, как на дите неразумное, словно я какую-то абсолютную глупость сейчас ляпнула.
— Я ничего не буду возвращать, как ты вообще себе это представляешь? Мне дали возможность, помогли, условия выгодные опять же.
— У...условия?
— Ну да, — кивает, — по выплате. Не забивай голову, малыш.
— Как это не забивай, как не забивай? Егор, ты хоть понимаешь, что натворил? Ты… ты же учиться должен, жить в конце концов, — я отворачиваюсь, поджимаю губы, кусаю их до боли.
— Жить? Что, по-твоему, значит жить, Ксюш? Скажи мне, какой смысл ты вкладываешь в это слово? — он говорит тихо, вкрадчиво, каждое его слово сквозит напряжением.
— Я…
— Дай угадаю, — он не дает мне и слова вставить, — тусить, развлекаться, зависать до утра с друзьями, приходить на пару в полутрезвом состоянии и так далее?
— Егор…
— Дай мне договорить, Александровна, — обрывает меня резко. — Жить, говоришь? Так вот слушай и запоминай. Я живу, именно сейчас, блядь, живу, и я охуеть, как счастлив. Знаешь почему? Знаешь, в чем причина?
Я молчу, только головой легонько качаю.
— В тебе, Ксюша, в тебя, блядь. Знаешь, что было после твоего ухода из лицея? Я загулял, Александровна, так загулял, что мой отец постарел лет на десять, а у матери появились седые волосы. Я пил, трахал все что движется и гонял на тачке бухой в стельку. И так продолжалось до тех пор, пока один очень хороший человек мне популярно не разъяснил, что так не пойдет. Популярно, это, Ксюша, по почкам и печени, а еще по роже, так, чтобы наверняка понял.
Я стою, слушаю эту душераздирающую речь, стойко выдерживая бешеный, горящий адским пламенем взгляд Волкова, а у самой сердце разрывается и все внутри пылает. Мне хочется кричать, но крик где-то посреди горла застревает. Это что же, это я с ним все это сделала? Это мой уход на него так повлиял? Мои слова?
— Тихо-тихо, малыш, ну чего ты, — его тон становится мягче, Егор как-то слишком быстро успокаивается, а я лишь спустя секунды понимаю причины мгновенной в нем перемены. Слезы. Мои слезы, катящиеся по щекам.
Господи, я же… я же могла его угробить.
— Я не знала, я…
— Тише, тссс, я тебе это рассказал не для того, чтобы ты себя винила, — он обхватывает ладонями мое лицо и начинает покрывать его поцелуями, — я просто хочу, чтобы ты понимала: я без тебя не могу, я, блядь, без тебя не дышу, Александровна, да я с первого взгляда в тебя втрескался еще в тот день, первого сентября и я нихрена не могу с этим поделать, и не хочу ничего делать. Я тебя люблю, ты можешь это наконец понять?
— Я тоже тебя люблю, но квартира — это слишком, — восклицаю на эмоциях и понимаю, что сказала лишь в тот момент, когда на лице Егора появляется широченная улыбка.
— А ну-ка повтори, — он наклоняется ближе, почти касаясь губами моих.
— Квартира — это слишком, — повторяю, прекрасно понимая, что не это он хочет от меня услышать.
— Не это, другое, Ксюша, повтори то, что ты сказала перед этим.
— Я тоже тебя люблю, — шепчу тихо, не веря в то, что действительно это говорю.
— Ксюшааааа.
— Егор, да погоди ты, постой, я серьезно.
